сапогах. Он вытолкнул его вперёд, а сам стал позади.

— Будешь противоминным тралом, — засмеялся он железными зубами, объясняя своё решение.

— Здесь мины? — не понял Франц.

— Здесь змеи, — ответил Айземанн уже вполне серьёзно.

И снова изнурительный марш-бросок, с той разницей, что сейчас Клим видел всю колонну от начала до конца. Пробковый шлем Шмидта теперь маячил где-то в середине строя. Он больше не претендовал на лидерство, молчал и свалил всё на Айземанна. Сквозь заливавший глаза пот Клим иногда видел блестящую на солнце голову Айземанна далеко впереди, затем опускал взгляд на шипящую под ботинками болотную траву. Напоминание о змеях заставило следить за каждым шагом. От духоты голова налилась свинцом. В висках ухают барабаны, а в глазах всё плывёт, и очертания ботинок расплываются, превращаясь в бесформенные ласты. Клим снова поднял взгляд и заметил, что на этот раз Айземанн стал гораздо ближе. Он вытер рукавом лицо и теперь рядом с Айземанном разглядел проводника. Они стояли и дожидались остальных. Клим не понял, в чём причина, но неожиданной остановке обрадовался, как недавно — долгожданному дождю. С трудом соображая, что происходит, Клим понял только одно — на этот раз проводник Сал чему-то очень рад.

«А если проводник рад, — рассудил он здраво, — значит, есть хорошие новости. И скорее всего, сейчас объявят привал».

Затем Клим заставил себя прислушаться.

— Они здесь были! — торжествующе тыкал пальцем в грязь проводник.

— Это ещё ни о чём не говорит, — возразил Айземанн, — так могло натоптать стадо кабанов или оленей. Покажи отпечатки ног, а не копыт.

— Здесь прошли гружённые мулы, — не сдавался Сальвадор. — Мокрая трава не сохраняет человеческие следы, а нога тяжёлого мула глубоко продавила землю.

— Хотелось бы верить, — с сомнением качнул головой Айземанн. — Но этого мало.

Измученный и еле передвигавший ноги Шмидт долго смотрел, куда показывал проводник, но, ничего не обнаружив, сподобился лишь на короткое:

— Где?

Сальвадор опустился на колени и раздвинул примятую траву, показав всем глубокий след копыта.

— Вот! И там! И там! — указал он на круг радиусом не менее трёх метров.

— Стадо упитанных кабанов оставило бы точно такие же, — стоял на своём Айземанн. — Поверю, когда увижу след подошвы ботинка.

— Они шли этим же берегом! — махнул вперёд Сальвадор. — Будут ещё следы, будут и ботинки. Я оказался прав! — искренне радовался он, поочерёдно заглядывая каждому в лицо. — Мой Пабло был здесь!

— Так что теперь дальше делать? — не в силах хотя бы улыбнуться, спросил Шмидт.

— У нас в разведгруппе было правило — перед рывком обязательно отдохнуть. Три минуты на отдых, и шагаем дальше, — ответил Айземанн.

Три минуты пролетают как три мгновения. Айземанн строго смотрит на часы, затем медленно встаёт. Подняться следом за ним ни у кого нет сил. Тогда он молча уходит вдоль берега, и на остальных это действует как удар хлыста. Все тяжело поднимаются, идут безмолвно, долго, экономя каждое движение и повторяя шаг в шаг. Река делает один поворот, затем другой, сужается, разливается, и всё это как в плохом замедленном фильме с дёргающимися кадрами. Слышно лишь тяжёлое дыхание впереди идущего да шипение из-под травы грязевых пузырей. Когда Клим увидел, что Айземанн снова остановился, то с надеждой подумал, что появятся ещё три счастливые минуты. Но он заблуждался. Теперь Сальвадор указывал не на следы, а на другой берег.

— Здесь они переправились.

На этот раз невозмутимый Айземанн снизошёл до лёгкого кивка.

— Точно? — не поверил Шмидт, подозрительно взглянув на мутный поток. Перспектива в него окунуться его никак не прельщала. — Он не ошибается?

— Тот, кто оставил эти следы, — поддержал проводника Айземанн, — действительно перешёл на ту сторону. Очевидно, здесь неглубоко. Будем переправляться.

— А как же правило трёх минут? — неожиданно застонал Шмидт.

— Три минуты, — согласился Айземанн.

Между берегами действительно не более тридцати шагов. Но в грязной воде абсолютно не видно дна. Удо почти что с ненавистью взглянул на заросли на той стороне реки и недовольно проворчал:

— Чем ему там лучше, чем здесь?

— Надеюсь, что всё не зря, — растянувшись на траве и не обращая внимания на то, что затылок по уши ушёл в мокрую жижу, ответил Фегелейн. — Если этот Сальвадор устроил нам бесполезный тур по джунглям, я буду первый в очереди, кто захочет его отблагодарить. — Фегелейн замолчал, затем с чувством выпалил: — Знал бы он, чего мне всё это стоит!

— Кто?

— Наш фюрер.

— А-а… — протянул, разваливаясь рядом, Удо.

— Три года назад я замерзал в лесу под Смоленском. Тогда я был уверен, что точно околею и никогда уже не увижу своих. Мы искали партизан, но в тот раз я отчего-то совсем не хотел их найти. От мороза в автомате завязло масло, и единственное, на что он был годен, — дать по хребту нашему фельдфебелю. Тот терпеть не мог холод, и пока ещё шевелились пальцы, хотел повеситься на собственном ремне.

Фегелейн смолк, глядя в ослепительно белое небо. Удо выждал и нетерпеливо спросил:

— Так вы выбрались?

— Как видишь. В тот хорошо мне запомнившийся февраль я гнал всех, не щадя ни их, ни себя. Слабак и нытик Шварц не мог держать темп, и я без сожаления бросил его замерзать.

— Понимаю, — вздохнул Удо. — Оправдываешь Айземанна?

— Думаю, кто из нас будет первым Шварцем?

— Хуже всего Пёшелю. Он уже еле передвигает ноги. Зачем его только взял Шмидт?

— Подъём! — не дал ответить Фегелейну Айземанн. И, словно слышал его разговор с Удо, добавил: — Кто не хочет, может оставаться. Чем могу помочь, так разве что оставить наедине со своей слабостью и пистолетом с одним патроном. Желающие есть?

Желающих не было. Первым в реку вошёл Айземанн, закинув на плечо автомат, а на него привязав рюкзак. Сделав всего несколько шагов, он ушёл в воду по пояс. С берега Клим видел, как вокруг немца закипели пузыри и зашевелились водоросли. Потревоженные скрытые обитатели реки шарахнулись в стороны, оставляя на поверхности мелкие водовороты. Затем настала его очередь. Вода была тёплая и, как всё вокруг, густая и тягучая. Она нехотя достигла ремня на поясе и больше не поднялась ни на дюйм. Клим медленно двигался по илистому дну к противоположному берегу и чувствовал, как под ногами кишит невидимая жизнь. Его осторожно трогали за колени, дёргали за ботинки, скользили по брюкам. От таких ощущений сердце стучало церковным колоколом. Он с ужасом ждал, что любопытная мелочь вскоре может уступить место подкравшемуся хищнику. Однако они медленно двигались к приближающемуся берегу, и по-прежнему ничего не происходило. Как ни пытался Клим разглядеть обитателей реки, но бурая, цвета красной глины, вода