Благодаря близости Волги ночная прохлада все еще пыталась удерживать свои позиции в густых зарослях сирени, акации и жасмина, возле фонтанов и в тени аллей. Но все остальное городское пространство уже было отдано на откуп июньскому зною.

– А каково людям в Африке! – затормозив на переходе, Мирослава услышала отрывок из разговора высокого худощавого мужчины со своей миниатюрной женой-пампушечкой. Сомнений в том, что они муж и жена, у Мирославы не возникло.

«Видно, бедняжка пожаловалась супругу на удушающий зной, – подумала детектив с иронией, – а он вместо сочувствия принялся читать ей лекцию о страданиях африканского народа. Вот чурбан бесчувственный».

Вскоре, нырнув под арку, Мирослава оказалась в небольшом тенистом дворике.

Выбравшись из салона автомобиля, она подумала: «А здесь очень даже ничего. Уютно и прохладно».

Что неудивительно, судя по толщине и шершавости росших во дворе деревьев, давно преодолевших расстояние от земли до крыш домов и теперь упирающихся вершинами в небо, их никто не пилил со времен Ноя. Мирослава одобряла такой подход к зеленым насаждениям.

Все те, кто уничтожает деревья без крайней на то необходимости, в списке ее врагов занимали ведущую позицию, наравне с убийцами людей и животных.

Дом, в котором жила Жанна Ивановна Томилина, имел всего четыре этажа и три подъезда. Томилина, к которой Мирослава сейчас направлялась, жила в третьем подъезде.

Было без десяти одиннадцать, когда Мирослава набрала цифры на домофоне подъезда.

– Алло, – почти тотчас ответил ей грудной женский голос с легким придыханием.

– Это Мирослава Волгина, здравствуйте! Могу я услышать Жанну Ивановну?

– Здравствуйте! Вы ее уже слышите! Проходите. Я жду вас. – Дверь тихо зажужжала и открылась.

Лифта в подъезде не было, зато на каждой площадке в кадках, горшках и ящиках росли цветы. Особенно их много было на третьем этаже, где жила Томилина. И Мирослава догадалась, что это ее рук дело.

Дверь квартиры Жанны Ивановны открылась сразу же, как только детектив к ней приблизилась и еще не успела дотянуться до звонка.

На пороге стояла красивая женщина, которой на первый взгляд ни за что нельзя было дать больше сорока лет. А ведь, судя по всему, Томилиной примерно столько же, сколько и Андриевской, то есть пятьдесят девять лет плюс-минус несколько месяцев или дней.

У Жанны Ивановны были темно-карие глаза и бархатистые ресницы в полщеки.

«Скорее всего, не свои…» – подумала Мирослава с легкой грустью.

Ей почему-то захотелось, чтобы у этой красивой женщины все было свое! Натуральное. Но помня о том, что она владеет салоном красоты, быть уверенной в этом было невозможно.

«Но уж волосы у нее точно были свои», – между тем упрямо подумала Мирослава.

Блестящие, темно-каштановые, они были уложены в тугой узел на затылке.

«Что там Морис говорил про любовь? – попыталась припомнить Мирослава. – А! Что любят не за что-то! А вопреки! Наверное, и с симпатией то же самое».

По крайней мере, Жанна Ивановна Томилина вызвала у нее симпатию с первого взгляда.

– Что же вы стоите на пороге? – произнесла она своим грудным голосом, от которого мурашки побежали по всему телу. – Проходите в комнату.

– Спасибо! – Мирослава шагнула в прихожую и быстро надела бахилы.

– Как вы, однако, ловко с ними управились, – с толикой одобрения сказала Томилина, – а я для вас такие шикарные тапочки приготовила, – на этот раз в голосе женщины прозвучала смесь сожаления и легкой грусти.

Мирослава невольно улыбнулась.

– Сама знаю, что я смешная, – тихо рассмеялась женщина, – а тапочки вот! – Она быстро вынула из шкафчика тапочки и показала Мирославе.

– Красивые! – искренне проговорила детектив.

Тапочки были бархатными, темно-вишневыми. На этом фоне застыли вышитые бисером голубовато-зеленые бабочки с крыльями, пересыпанными золотистой пыльцой.

– Ручная работа! – гордо заявила Жанна Ивановна, пряча тапочки в шкафчик. – У меня подруга живет в Бухаре. Это она творит такие волшебные вещи своими маленькими ручками! Просто сказка! Тысяча и одна ночь! – не скрывая восторга, хвалила Томилина свою подругу из такого, казалось бы, знакомого и в то же время загадочного Узбекистана.

– Ой, чего же я вас все в прихожей держу! – спохватилась хозяйка квартиры и, бесцеремонно взяв Мирославу за руку, повела ее по коридору, распахнула первую попавшуюся дверь, и они оказались, как догадалась Мирослава, в гостиной.

Комната показалась ей огромной! Квадратная, залитая солнцем. Со старинной горкой, широким диваном и креслами, обитыми светло-коричневой кожей. Посередине стоял круглый стол, окруженный стульями на тонких изогнутых ножках. На столе плюшевая «бабушкина» скатерть, на ней стеклянный кувшин с пятью пионами бордового цвета.

«Жанна, кажется, любит антиквариат или это винтаж».

По крайней мере, люстра, висевшая над головой, несомненно, была из хрусталя. Вот только из горного ли…

– Садитесь, – предложила Томилина.

И Мирослава рискнула опуститься в одно из кресел. Оно оказалось удобным, упругим и в то же время не жестким.

– Я хочу выразить вам свое соболезнование, – проговорила детектив, – и прошу извинить меня за то, что тревожу вас в такое тяжелое для вас время.

Томилина расположилась в точно таком же кресле, вздохнула, посмотрела на детектива и ответила:

– Соболезнование принимается, а извиняться вам не за что. Когда же вам еще опрашивать всех тех, кто знал Лену, как не сейчас. Кто теперь не знает, что преступление лучше всего раскрывать по горячим следам.

– Жанна Ивановна, когда я вам вчера позвонила, вы уже знали о случившемся.

– Да, Эммануил позвонил мне на следующий день после убийства Лены. Потом позвонил еще раз и сообщил, что обратился к частному детективу, предупредил, что вы мне позвоните, и попросил содействовать. Ему сейчас тяжело, бедняге. Об Олеге я вообще не говорю.

– А что с Олегом? – осторожно спросила Мирослава.

– Мальчик в прострации. По-моему, он еще до конца так и не осознал, что его мамы больше нет.

– Так бывает, – ответила Мирослава тихо и сказала: – До вас я встречалась с Кустовыми. Им Эммануил Захарович не звонил…

– В этом нет ничего удивительного, – отозвалась Томилина.

– Вот как?

– Конечно! Александра только называлась сестрой. А так они с Леной практически не общались. Встречаться – точно не встречались.

– Александра Валентиновна сказала мне, что они созванивались с сестрой.

– Может быть, – ответила Жанна Ивановна с легким пренебрежением.

Но детектив решила развить эту тему:

– Кустовой показалось, что, когда они с сестрой разговаривали в последний раз, Елена Валентиновна была чем-то встревожена.

– Александре это только показалось!

– Почему вы так думаете?

– Потому что, если бы у Лены был повод для тревоги, она бы позвонила не ей, а мне, – уверенно отчеканила Жанна Ивановна.

– Может быть, она не хотела распространяться о своей тревоге?

– Если не хотела, то зачем же она ей позвонила?

– Просто поделиться. Некоторым людям бывает легче, если они хотя бы только прокричат о своей проблеме. Помните царя Мидаса?

– Помню. Он пожелал, чтобы все, к чему он прикоснется, превращалось в золото.

– Это тоже, – улыбнулась Мирослава. – Но до этого были ослиные уши, которыми царя в наказание наградил