Шрифт:
Закладка:
Виновными назначили лекарей за то, что они допустили такую высокую смертность и воров, грабивших дома и граждан. Лекарей я защитил. Мелких воришек, которых всегда много в тюрьмах, наказали по мелкому, в соответствии с содеянным, а с крупными грабителями, мародерами и разбойниками я уже давно расправился по-свойски — через повешенье. Я ушёл. Они ещё о чем-то совещались.
Назавтра снова пригласили меня. Я увидел Эвелину и понял, что главное представление ещё впереди. Они устроили настоящее судилище. Они обвинили её во всем: в смерти Королевы, в том, что подвергла угрозе жизнь Короля, устроив во дворце госпиталь, что госпиталь «разорил дворец», что испорчены полы, что разбита посуда, что пропали серебряные ложки, что испорчена мебель, пропали простыни и т. д. Обвинили даже в том, что в прекрасном дворцовом саду — «О, ужас!» — кострища, газоны вытоптаны и срублено несколько деревьев. Священники обвини её в том, что она мыла статую Исиды и тем самым осквернила священную реликвию. Король молчал, опустив голову и изучая какую-то важную трещину в полу. Я смотрел на Эвелину. Она смотрела на Короля. В её глазах вначале были удивление и вопрос, потом вдруг стали какими-то опустошенными и безразличными. Честное слово, я испугался. Никогда такой не видел.
Совет начал обсуждать меру наказания. Кто-то требовал пожизненного заключения. Кто-то штрафа. Кто-то высылки из страны. Кто-то смертной казни. Больше всех кричала Матильда. Ещё бы, она так боится потерять место возле Короля и, похоже, метит в королевы, поэтому готова на всё. Нет, дорогая, кем-кем, а королевой ты не будешь никогда. Я этого не допущу. Я сказал: «Эвелина невиновна. Она действовала по обстоятельствам и во благо страны, но удалить её из дворца следует». Король ещё долго молчал и, словно, через силу сказал: «Согласен. Нужно удалить Эвелину из дворца, — и добавил. — На неопределенный срок». — «Все-таки он не хочет расставаться с ней совсем», — подумалось мне. Эвелина вышла. Она не обвернулась ни разу. Ни разу не посмотрела ни на Короля, ни на меня, ни на Совет. Её спина была ровная и напряженная. Две косы словно приклеились к ней и банты, обычно шевелящиеся, застыли тоже.
После того как все разошлись между мной и Королем состоялся такой разговор: «Почему Вы не защитили Эвелину, Ваше Величество?» — «Но ведь все сказали, что она виновата. Ей предъявили так много обвинений» — «Вы же знаете, что это не правда. В смерти Королевы она не может быть виновна — она не служанка и не лекарь. Вашей безопасности ничего не угрожало. Она давно сказала Вам, что Вы будете жить долго. Что касается дворца и госпиталя, то это Вы должны были написать указ об его организации и передаче ему дворцового имущества» — «Я не знал. Мне никто ничего не сказал».
Сволочь, он опять играет в «незнайку». Да и я хорош. Это мне нужно было написать такой указ и подсунуть ему на подпись. Упустил. Виноват.
Членов Совета я понимаю. Они её БОЯТСЯ. У них и так много тайн, а тут появились новые грехи, главный из которых тот, что они, правители страны, разбежались как зайцы, когда появилась реальная угроза. Пока она была под прикрытием Короля — они молчали. Теперь, когда они увидели, что прикрытия нет — набросились сворой. Скоты.
Разгоню этот Совет к чёртовой матери! Вот отвезу Эвелину в свой замок, вернусь и покажу им «кузькину мать» — всем и каждому. Они что забыли, кто в этой стране Хозяин? О, они ещё не знают, каким я стал, пройдя ад эпидемии, когда они грели брюхо у своих каминов! Я им покажу «черного человека» во всей красе!
Пошёл к Эвелине. Она лежала на постели, отвернувшись лицом к стене. Я говорил, что мы поедем в мой замок, что там очень красиво, что ей там будет хорошо, но, похоже, она меня не слышала. Служанка плакала. Вышел, направился в художественную лавку, накупил бумаги, красок, карандашей, ещё чего-то, что посоветовал лавочник. Всё уложили в большую коробку. Я велел доставить во дворец. Пошёл в Магистрат, собрал свой «Кабинет», сообщил, что уезжаю на несколько дней, дал распоряжения, занялся текущими делами. Во дворец вернулся поздно. Ко мне подошли мастера-каретники и попросили разрешения поправить рессоры у кареты, «чтобы легче шла». Я разрешил.
Утром я сам пошёл посмотреть, что они сотворили. Действительно, всё было почищено, смазано, установлено какое-то новое приспособление, чтобы меньше качало. Внутри карета обита новым бархатом, сделаны мягкие сидения, на них уложены подушки и пледы. Видно ребята работали всю ночь. В карету была впряжена четверка лучших лошадей из королевской конюшни. Сел в карету, подъехал к двери, из которой должна была выйти Эвелина. У крыльца стояла толпа провожающих — все те, кто жил и работал с ней в то время. На крыльце чуть ли дрались парни-лакеи за право нести её вещи. Саквояж взял Дворецкий и сам понес его в карету. Вышла Эвелина с тем же отрешённым выражением лица, подошла к карете. Тут самый чопорный из самых чопорных дворецких, каких я когда-либо знал, поклонился ей, поблагодарил, и сказал, что они не выжили бы, если бы не она. Она протянула ему две руки. Он взял их за самые кончики, ещё раз наклонился и поцеловал. Повар принес большую корзину с едой. Садовник — большой букет, явно из оранжереи и явно из тех цветов, которые ставятся на стол только Королю. Многие плакали. Её служанка рыдала навзрыд, уткнувшись лицом в плечо какого-то парня. Эвелина повернулась к провожавшим, попыталась улыбнуться, у неё это плохо получилось, помахала рукой, повернулась и вошла в карету. За ней прыгнул Брюс, положил голову ей на колени, она стала его машинально гладить. Я поднял голову, в окне увидел Короля. Рядом с ним что-то говорила Матильда, а он смотрел только на Эвелину. Я поднялся в карету, и она тронулась.
Вначале я планировал заехать в казармы гарнизона, чтобы дать распоряжения на время своего отсутствия. Вот и «нежданчик» — вдоль дороги по обе стороны выстроились вои в стойке, какой приветствуют высоких особ. Вот это да! Подошёл к командиру, спросил, что это значит. Он сказал: «Мы прощаемся с Госпожой Эвелиной,
