Шрифт:
Закладка:
Впервые сеймы в таком составе стали собираться при великом князе Казимире (1440–1492). С 1507 г. сейм созывался регулярно; на Виленском сейме 1514 г. было решено продолжать войну с Москвой; сейм 1522 г. одобрил конфискацию захваченных великокняжеских земель; на сеймах 1514 и 1522 гг. шляхта пожелала составить свод общегосударственных законов, а на сейме 1544 г. «рыцарство» просило, чтобы в каждом повете шляхта избирала судью и писаря, которые могли судить любого князя, пана или духовное лицо на своей территории. Все эти пожелания были удовлетворены.
В xvi в. сейм стал высшим законодательным органом Великого княжества. В его компетенцию входило принятие законов, решений о сборе налогов для князя и созыве шляхетского ополчения. В 1566 г. сейм постановил: никакое изменение в законах невозможно без его одобрения. В отличие от сословно-представительных учреждений других европейских стран в сейме была представлена только шляхта – в виде исключения туда были допущены бурмистры Вильно с правом совещательного голоса. Депутаты-послы избирались по воеводствам местными сеймиками и отстаивали на сейме наказы своих избирателей. На местных сеймиках шляхта обсуждала свои сословные дела и выбирала членов местного суда.
Экономический расцвет и политическое влияние польского и литовского дворянства-шляхты обеспечили наметившееся в xvi столетии общеевропейское «разделение труда»: регионы с развитой промышленностью (Фландрия, Нидерланды, Англия, Южная Германия, север Италии) требовали все больше сырья и продуктов сельского хозяйства, поставщиком которого становились страны Восточной Европы. Землевладельцы преобразовывали свои владения в плантации, ориентированные на производство как можно большего объема продукции на продажу. Такие имения, фольварки, требовали массового применения барщинного труда, а вместе с ним и крепостнических порядков.
В 1557 г. в Великом княжестве была проведена реформа – волочная помера: вся земля великокняжеских имений объявлялась собственностью государя и делилась на участки – волоки, за владение ими крестьяне платили денежный оброк; кроме того, каждую седьмую волоку они должны были пахать на великого князя. Эта реформа послужила образцом для введения барщинного хозяйства и на частновладельческих землях. Все землевладельцы должны были предъявлять свои документы на владение, при этом возвращались в «простое состояние» шляхтичи, обманом присвоившие себе это звание и имение. Волочная помера лишила свободы «выхода» крестьянина, который до того мог продать свою «отчину» и стать «вольным похожим человеком». Отныне беглые и самовольно ушедшие крестьяне отыскивались и «осаживались» на пустых волоках. Отменялось и прежнее крестьянское самоуправление: в селах великокняжеские державцы и старосты назначали войтов по немецко-польскому образцу.
По Литовскому статуту 1588 г. за крестьянами сохранялось только право владения движимым имуществом, необходимым для выполнения повинностей с земельных наделов, находившихся в их пользовании. «Человек вольный», осевший на земле феодала и проживший на новом месте десять лет, мог уйти, только откупившись значительной суммой. Закон, принятый сеймом в 1573 г., давал панам право карать крестьян по своему усмотрению вплоть до смертной казни. Виселица являлась обычной принадлежностью двора знатного пана, чему порой удивлялись русские офицеры-помещики в xviii в. Имел шляхтич и привилегию пропинации – право на производство и продажу пива и водки в пределах своих владений.
Между Польшей и Москвой: образование Речи Посполитой
У Витовта не было детей, и после его смерти в Великом княжестве начались усобицы. Занявший престолы Польши и Литвы младший сын Ягайло король Казимир и его дети потеряли интерес к «общерусской» программе Ольгерда. Эту задачу перехватил московский правнук Витовта – великий князь Иван iii (1462–1505). Уже в 1478 г. он заявил о «возвращении» бывших древнерусских земель – Полоцка, Витебска, Смоленска. Эту задачу облегчало нарушение конфессионального баланса в Литве после Флорентийской унии. В 1481 г. король Казимир запретил православным строить новые храмы и восстанавливать прежние; по просьбе короля константинопольский патриарх посвятил для Литовской Руси особого митрополита Григория Болгарина, помощника изгнанного из Москвы сторонника унии митрополита Исидора. Наступление на православие вызвало в Литве оппозицию. В 1481 г. был раскрыт заговор против короля, во главе которого стояли князья Михаил Олелькович и его двоюродный брат Федор Иванович Бельский. Бельский бежал в Москву и остался там навсегда со своим потомством.
Так начались переходы православных князей Великого княжества на сторону Москвы, сильно облегчившие Ивану iii и его сыну Василию iii борьбу с западным соседом. Вслед за князьями Бельскими на московской службе оказались владельцы других окраинных земель Великого княжества – князья Белевские, Воротынские, Мезецкие, Вяземские, Новосильские, Одоевские, Трубецкие. В 1500 г. перешли к Москве вместе со своими «волостями» потомок Дмитрия Шемяки, князь Василий Иванович Шемячич, и князь Семен Иванович Можайский, сын сторонника Шемяки Ивана Андреевича Можайского. В результате двух больших войн, 1487–1494 и 1500–1503 гг., Великое княжество Литовское потеряло треть территории; великий князь Александр признал за Иваном iii титул государя всея Руси. К России были присоединены Вязьма, черниговские и новгород-северские земли (Чернигов, Новгород-Северский, Брянск, Стародуб, Гомель). После трех походов в 1514 г. был отвоеван Смоленск, который на 200 с лишним лет стал главной крепостью и воротами на западной границе России. Во время этих войн московские государи умело использовали недовольство части православных князей Литвы – в дальнейшем такая политика станет традиционной по отношению к Польско-Литовскому государству и в конце концов послужит одним из факторов его крушения.
Но уже во время третьей (1512–1522) и четвертой (1534–1537) по счету войн силы противников оказались примерно равными, а население Великого княжества больше не изъявляло желания присоединяться к Москве. По территории Восточной Европы пролегла граница, по сторонам которой сложились глубокие различия в общественно-политическом строе двух восточнославянских государств. При этом православные славяне в границах держав Ягеллонов называли себя русскими или русинами, а свой язык русской мовой, но при этом отличали себя от «Москвы». В Москве же на соседей смотрели как на «литвинов» и после бедствий Смуты даже православных «литовских людей» встречали подозрительно, а католиков-«ляхов» представляли уже как главных врагов, по сравнению с которыми даже «немец-лютор» выглядел симпатичнее. Правда, это не мешало вполне православным русским мужикам и в xvii, и в xviii вв. бежать за границу к тем же «ляхам». Крепостничество там было такое же; но барин мог быть и добрым, а вот злое государство с его чиновниками, податями и рекрутчиной – намного слабее.
Политическая элита Литвы и Москвы выработала свои исторические традиции и мифы о собственном прошлом. В литовских хрониках помещался рассказ о князе Палемоне, который с 500 шляхтичами бежал от тирании Нерона на берега Балтики и покорил бывшие княжества Киевской державы. В сочинениях Ивана Грозного и московских дипломатических актах появилась теория о происхождении Рюриковичей от римского императора Августа. Гедимина же московское «Сказание о князьях Владимирских» называет бывшим княжеским конюхом, женившимся на вдове своего господина и захватившим власть над Западной Русью.
Осознавались и принципиальные различия