Шрифт:
Закладка:
– Я хотела извиниться за свое поведение прошлой ночью, – начинает она.
– Не беспокойтесь, – тут же отвечаю я, – я уже и думать забыл.
На самом деле я не забыл ее грубости, но один из главных недостатков стариков – это злопамятность, а я не хочу быть похожим на старика.
Я открываю холодильник. В нем нет ничего такого, что бы я мог ей предложить – разве что обычная бутылка красного вина, помогающая мне скрашивать вечера. Я беру ее за горлышко и ставлю на стол вместе с двумя бокалами. Потом усаживаюсь напротив нее. Я не понимаю, чего от меня хочет эта восхитительная девушка, и я уже отвык принимать гостей. За исключением Вельзевула, разумеется.
– Мой муж рано или поздно меня убьет, – говорит Эмма, глядя мне прямо в глаза, так что мне становится трудно выдержать ее взгляд. Ее глухой и безжизненный голос резко контрастирует со свежей юной внешностью, которая ее отличает, несмотря на все обстоятельства.
Я наполняю бокалы, даже не спросив у нее разрешения, и она не останавливает меня. Вельзевул появляется на кухне по требованию своего желудка.
– Вы кому-нибудь говорили об этом? Родителям или кому-то из подруг?
– Нет, здесь в городе у меня никого нет, да и потом, я бы никогда не призналась: люди обычно сразу тебя осуждают.
Я прихлебываю красной жидкости из бокала и разглядываю молодую женщину. Если бы мне было вполовину меньше лет, чем теперь, я бы разобрался с этой ситуацией по-своему, но сегодня мне нужно засунуть свою злость куда подальше. Бог знает, почему она думает, что я, в отличие от других, ее не осуждаю. Может, ей просто наплевать на мое мнение – мнение старика-соседа, который может поделиться этой новостью разве что с живущим в подъезде котом.
– И сколько это все уже продолжается?
Она опускает голову и начинает барабанить пальцами по стенке бокала, и потом шепчет:
– Три года. – Я смотрю на нее с оторопью. – Первый раз это случилось, потому что я выронила из рук картину. Он двинул мне поварешкой по шее. У меня до сих пор в ушах стоит этот глухой звук. Целый месяц я везде ходила только в шарфе.
Я ставлю бокал в мойку и достаю с верхнего шкафчика сигареты – первое, что мне хочется сделать, когда меня охватывает тревога.
– Нет, прошу вас… – говорит она.
Я останавливаюсь на полпути и бросаю на нее взгляд, в котором смешиваются досада и любопытство.
– …я беременна.
Я прикрываю глаза и, не глядя, падаю на стул. Ну почему я полез не в свое дело? Все это все слишком серьезная проблема даже для такого древнего мафусаила, как я.
– И какой срок?
– Два месяца.
– А он знает?
– Нет.
– Вы хотите сделать аборт?
– Нет.
Я замолкаю. Может, она пришла, чтобы попросить материальной поддержки, а может, ей нужно всего лишь немного тепла и понимания. Может, она видит во мне отца. Мне жаль, дорогая, но мне с трудом удается быть им даже для собственных детей.
– Вам следовало бы ему сказать.
– Я бы хотела уйти от него, но не знаю, как это сделать. Он станет меня искать.
– Почему вы мне все это рассказываете?
– Потому что вы не прошли мимо. Большинство людей даже если они что-то подозревают, бросают на тебя сочувственный взгляд и отворачиваются. Люди по-прежнему думают, что это все личные проблемы, которые надо решать, не вынося из семьи.
– Вы пробовали обратиться в какую-нибудь организацию?
– Нет, мне стыдно.
А со мной разговаривать ей не стыдно. Несмотря на то, что я не из тех, кому люди любят открывать душу. Звева, например, этого никогда не делала, и тот же Данте скрывает от меня свои сексуальные наклонности. Эта почти незнакомая женщина за десять минут доверила мне больше своих тайн, чем мои дети за всю свою жизнь.
– А где он сейчас?
– Его нет в городе, он вернется завтра.
Между нами снова повисает молчание, и тиканье настенных часов несколько секунд заполняет собой тишину, пока мяуканье Вельзевула не напоминает мне, что бедняжка все еще в ожидании своей порции еды. Что ж, я решаю предложить моей соседке единственное, что есть в моем распоряжении – немного хорошего настроения.
– Послушайте, кот проголодался, да и у меня уже что-то начинает сосать под ложечкой. Почему бы вам не остаться здесь? Я могу предложить вам спагетти со свежими томатами черри.
Кажется, будто она только этого и ждала.
– С удовольствием, – слышу я ее торопливый ответ.
Я поднимаюсь, беру кастрюлю, наливаю в нее воды и ставлю на огонь. После этого достаю томаты черри из пакета с продуктами, так и оставшегося неразобранным на столе, и начинаю их резать. Она встает с места и подходит ко мне:
– Давайте это сделаю я, а вы пока накройте на стол.
Я в некоторой растерянности смотрю на нее, а потом вручаю ей нож. Уже пять лет, как ни одна женщина не готовит на моей кухне, и уже пять лет, как я ужинаю, не накрывая на стол. Принимаюсь шарить по кухонным ящикам в поисках старых скатертей, а Эмма тем временем снова начинает говорить – такое впечатление, что ей не остановиться. Если ты снимаешь с души груз, то нужно делать это до конца. Примерно, как когда ты идешь по малой нужде в туалет – ты не можешь вдруг остановиться посреди процесса и вернуться к своим делам.
– Я недооценивала знаки, не придавала внимания всем этим тревожным звоночкам. В первое время он меня не трогал, только орал по малейшему поводу. Я говорила себе, что просто у него сильный стресс, что это пройдет, что, вообще-то, ничего особенного не случилось. И поэтому я решила быть мягкой и сделала все, чтобы внушить себе, что моя поддержка поможет ему стать более спокойным.
Скатерть никак не находится. Тем не менее, я уверен, что одна из них точно должна быть здесь. Сейчас как никогда я чувствую, что мне не хватает Катерины.
– Как-то вечером я смогла убежать и до ночи пряталась в баре. Но потом, когда бар закрылся, он пришел за мной и отвел меня домой. А дома он поколотил меня и сломал мне ребро. Потом были новые ссоры и новые побои. В конце концов, я почти убедила себя, что это все моя вина, что из-за меня его жизнь стала невыносимой.
Мне становится трудно дышать – и не потому, что я, наклонившись, роюсь в нижних ящиках кухни в поисках мистически испарившейся скатерти, а потому, что я больше не в состоянии слушать этот жуткий рассказ. Как если бы кто-то
