на крыльце общежития. Что ему стоило подбросить Толика в Болдыри! Ничего не стряслось бы с дрезиной. А горючее — господи, много ли нужно горючего? Уж осталось бы для Печерицы, не оскудела бы стройка.

Скоро час ночи. Даже на станции затишье. Никаких маневров. На угольном складе кран — уж какой работяга! — и тот умолк. И только проходящие поезда нет-нет да проревут, прогрохочут, заставят дрожать землю. И все больше мимо. Почему все мимо, почему без остановки? Здесь же воду набирают, здесь даже паровозы иногда меняются. Почему же сегодня все напроход да напроход? Что за день такой несчастный!

Нет, вот этот, кажется, останавливается. Так и есть. В последний-раз лязгнул вагонами, заме|р. Толик через пути единым махом сюда долетит. Ох, и проголодался, наверное! Сейчас постучит в окно, покажет свое сияющее улыбкой и веснушками лицо.

Давно угомонились в общежитии. Только в красном уголке кто-то безуспешно пытается поймать по радио музыку. Но приемник, изрядно натерпевшийся на своем веку, видимо, окончательно сдал и теперь лишь пищит время от времени, словно жалуясь на свою горькую долю.

Ушел поезд — десять минут простоял. Нет Толика. А может быть, он уже в общежитии? Может быть, давным-давно спит? Ну, выдумала тоже! Без ужина, голодный, не ляжет, ни за что не ляжет. А вдруг?. Надо все-таки проверить.

Только выключила утюг — в сенцах зашаркали чьи-то ноги. Наконец-то!

Кинулась в кухоньку. Открылась дверь — Капа. Вернулась с дежурства.

— Не видела, Закатов не приехал?

— А пес его знает! Стану я за каждым смотреть!

Александра Петровна надела вязаную кофточку.

— Не запирайся, я скоро.

В коридоре общежития ни души, но из некоторых комнат еще доносится негромкий говор.

Постучала. Послышался голос Пахомова:

— Ну ладно, не дури, Толяшка!

Постучала еще раз. Снова отозвался

Пахомов:

— Говорю тебе — брось разыгрывать!

Тогда она чуть приоткрыла дверь:

— Это я, Коля.

Пахомов сразу оказался рядом, босой, в одних трусах.

— А я думал, Цветик пришел. Что-то долгонько его нет.

— Так вот и я насчет того же. Может, позвонить, а?

— Куда? В Волдыри?

— Ну да.

— У наших в Волдырях телефона нет. Разве дежурный по станции что скажет… Ладно, я сейчас.

Он мигом натянул брюки, майку, брезентовые туфли — прямо на босые ноги.

— Пошли!.

Александра Петровна остановила:

— Ты что, простыть хочешь? Пиджак набрось!

Николай неосторожно сдернул со спинки стула пиджак — стул повалился. Заворочался в кровати Краснов, пробормотал что-то и опять захрапел.

Контора оказалась запертой.

— А черт! — Николай с досадой ткнул ногой дверь. — Я и забыл, что сегодня никто не дежурит. Придется со станции звонить.

В помещении дежурного по станции бессонно потрескивали аппараты управления, подавали голос телефоны, по-разному— то нетерпеливым звонком, то озабоченным гудением, понятным лишь тому, то нес здесь свою вахту.

Дежурный, моложавый мужчина с густыми бровями, соединился с Волдырями, но там о Закатове ничего сказать не могли. Пахомов позвонил в Вязы. На счастье, дежурный в Вязах хорошо знал всю бригаду Рудакова.

— Как же, видел вашего Цветика, — сообщил он, обрадованный возможностью поболтать в скучную ночную пору. — К вам проехал, проскочил на товарнике, только рыжим чубом мелькнул. Рукой помахал…

— Давно?

— Да уж часа полтора. По-моему, с восемьсот девятым… Ну да, с восемь сот девятым. С лесом состав, с крепежом…

— Понятно. Спасибо! — Николай бросил трубку на рычаг.

Все трое с тревожным недоумением смотрели друг на друга.

— Восемьсот девятый у меня проследовал напроход, — припомнил дежурный.

Александра Петровна испуганно вскинула к груди руки.

— Ой, как же это! А вдруг… — И умолкла.

Дежурный шагнул к другому телефонному аппарату.

— Да-а, история… Позвоню стрелочникам, надо как следует посмотреть на путях.

Пахомов схватил Александру Петровну за руку:

— Идем!

Они выбежали на перрон. Николай крикнул:

— Мама Шура, ты — к выходному семафору, а я — к входному! — И уж вслед ей добавил: — За семафором тоже погляди!

Через полчаса, вспотевшие, запыхавшиеся, они снова встретились у дежурного. Поиски ничего не дали.

— Значит, на перегоне соскочил, — высказал предположение дежурный.

— А где? На каком перегоне? — горячился Пахомов, налива я вздрагивающей рукой воду из графина.

— Скорее всего после Вяз, на подъеме, у моста.

— Это где заповедник начинается? Да, пожалуй… Сколько туда? Километра три?

— А ты что, пешком хочешь? Дрезину возьми.

— А ты ее на перегон выпустишь?

Дежурный поглядел на стенные часы и на график, укрепленный под ним.

— Нет, большую сейчас нельзя. Так вы «Пионерку» возьмите у вашего начальника.

Николай чуть задумался, вытирая лицо и шею выбившейся из-под брюк майкой.

— Вот что — ты, мама Шура, беги доставай «Пионерку», а я все-таки пойду пешком.

В поселке ночная тишина. Александра Петровна слышала только поспешное шлепанье своих ног. По желтым стенам финских домиков скользила ее быстрая тень.

Александра Петровна знала, что шофера «Пионерки» надо искать в медпункте — его близость с медицинской сестрой давно перестала быть секретом.

Тютиков, начинающий округляться парень с розовым, упитанным лицом, тронутым молодым пушком, вышел на стук.

— Хозяин послал? — спросил он деловым тоном человека, привычного к неожиданностям.

— Да нет, Толик пропал.

— Как пропал?

— Повез нашим в Болдыри горючее для движка, и вот нет до сих пор.

— Ну и что?

Теперь в голосе Тютикова уже не слышалось прежней спокойной готовности последовать за Александрой Петровной, и она, полагая, что шофер со сна не может ее сразу понять, стала, торопясь, рассказывать о случившемся. Но Тютиков хотел знать лишь одно: кто его вызывает? Если не начальник, не о чем и говорить.

Он смотрел на сапоги мамы Шуры, до самого верха покрытые жирной грязью, и с особенной ясностью ощутил во всем теле еще не остывшее тепло постели.

— Ничего с таким орлом не случится. Спрыгнул где-нибудь, придет. — Тютиков притворно зевнул, сладко потянулся, как бы желая дать понять, что в мире все чудесно и не может быть никаких происшествий. — А насчет дрезины, если хозяин скажет — пожалуйста.

— Да ты что говоришь-то? Выходит, надо Печерицу будить?

— Выходит, надо… А вообще чепуха все. Иди-ка ты спать, вот увидишь — явится твой Закатов, как новенький пятиалтынный.

Медленно закрылась дверь дощатого тамбура, пристроенного к домику, потом скрипнула другая дверь, внутренняя, и снова тишина обступила Александру Петровну.

«Если хозяин скажет — пожалуйста». Хозяин! Почему хозяин? Он что, купил дрезину на собственные деньги, оплачивает Тютикова из своей зарплаты? Хозяин! Откуда взялось оно, слово такое — хозяин?

Впрочем, было не до этих размышлений. Они лишь, пронеслись в голове, взмутили тяжелый осадок, оставшийся после встреч с Печерицей. Как же добыть дрезину?