Все это время Мишу было не остановить. Он периодически пытался спросить о чём-то старого товарища, но, не дожидаясь ответа, продолжал рассказывать сразу про все. При этом он перескакивал с темы на тему настолько резко, что было сложно угнаться за ходом повествования. Даниилу иногда казалось, что Миша формулирует мысль на армянском языке, потом переводит на русский. По ходу у него теряются соединения между предложениями и остаются только тезисы. При этом русский язык у Миши был безупречен, но понять его было нелегко. На просьбу отвезти его в гостиницу Миша разразился потоком фраз, из которых следовало, что такого неуважения к гостю он не допустит никогда. Но прямо сейчас у него весь дом забит родственниками из Франции. Зато вот у его двоюродного брата — Хачика — как раз есть место, и Дане там уже выделили отдельную комнату. Смирнов даже не пытался протестовать.

— Планы у нас такие, — не отрывая взгляда от дороги и лихо паркуясь возле дома Хачика, продолжал Миша, — завтра тебя в Эчмиадзин повезу, вечером со своими родственниками познакомлю.

— Принято, — Даниил с радостью переключился на Мишину волну.

Они поднялись на второй этаж старого дома. Хачик оказался немолодым, но очень шумным крепышом с абсолютно лысой головой. Одинокому университетскому преподавателю русского языка разместить гостя из России было за счастье. Несмотря на поздний час он усадил гостей за стол, в центре которого красовалась водка из тутовника, количество закусок предполагало скорее банкет, чем ужин на троих. Миша ограничился чаем, а Хачик с Даниилом выпили за знакомство. Через пятнадцать минут они расстались.

Перед сном Смирнов вдруг задумался о людях, которые ему совершенно бескорыстно начали помогать. Охотник Василий, адвокат Лебедев, однокашник Миша… Конечно, Даниил всегда старался быть с ними честным и дружелюбным, но не был до конца уверен в их отношении к себе. Случившаяся с ним беда позволила сделать и приятные открытия.

Утром Смирнова разбудил настойчивый звонок в дверь. Ни свет, ни заря за ним приехал Миша. Дав Даниилу буквально пять минут на сборы, он усадил его в машину.

— Что ты знаешь про нашу религию? — с порога спросил он.

— Христиане вы. Католикос у вас есть, — нерешительно начал Даниил. Воспитанный атеистами и слегка напуганный показной религиозностью семьи бывшей жены, он мало интересовался религиозными вопросами.

— Понятно. Ничего о нас не знаешь. Слушай внимательно. Армянская церковь — самая древняя в мире. Ещё ни у кого не было церквей, а в Армении была. В 301 году государство принято христианство как официальную религию.

— Вот как? — удивился Даниил.

— Смотри дальше. Мы не католики, не православные. Некоторые говорят, что мы монофизиты. Это тоже не так.

— А кто такие монофизиты? — ухватился за незнакомое слово Смирнов.

— Те, кто не считают Христа богочеловеком, а только богом. Вы, православные, воспринимаете Христа богочеловеком. Видите в нем две сущности — божественную и человеческую, две воли, но одну личность. А мы… — Миша сделал паузу и торжественно продолжил: — считаем, что у него одна личность и одна воля. А сущности две.

— Ну так себе разница, по-моему, — робко заметил Даниил.

— У католиков с православными тоже немного различий. Догмат Троицы. У вас святой Дух только от Отца исходит, а у них — и от Отца, и от Сына. Ну и что-то там с причастием… — Миша почесал затылок.

— Экий ты образованный. Про причастие я краем уха слышал. Хлеб у них пресный, у нас обычный. Как-то так.

— Смотри, как Арарат сегодня хорошо виден, — Миша, как обычно, перескочил с мысли на мысль и указал рукой на величественную гору, видневшуюся сбоку от трассы.

Арарат был довольно далеко от них и как бы вырастал из дымки облаков у его подножия. Он был намного меньше, чем тот, который привычно было видеть на коньячных этикетках.

— Все равно наш будет, — вздохнул Миша.

— Прости, не понял. А сейчас он чей? — Даниил искренне удивился.

— Ты серьезно? Он на турецкой территории.

— Да ладно?! — Смирнов не мог поверить, что символ Армении находится вне ее территории. Это как статуя Свободы находилась бы в Канаде или Эйфелева башня — в Бельгии.

— Такая подлость случилась! Ленин им всю область отдал в 1921 году. Чичерин был против, а Ленин, атеист, не хотел библейскую святыню в СССР оставить. Турки потом протест подали, что на гербе Армении Арарат изображён, так Чичерин, знаешь, что им ответил?

— Нет, — подыграл товарищу Даниил.

— Что у Турции на гербе Луна изображена, но тоже их частью не является, — расхохотался Миша и замолк на минуту. — Ненавижу турков, — внезапно его прорвало. Всю дорогу до Эчмиадзина он рассказывал про их злодеяния, геноцид армян в 1915 году, борьбу во всем мире за его признание и установление ответственности за отрицание.

Эчмиадзин не особо поразил Смирнова. Привыкший к роскоши православных церквей, он не мог оценить аскетичности церквей армянских. Икон не было вовсе, над алтарём висел только один гобелен. Не чета православным иконостасам. Свечи ставили в мокрый песок, рассыпанный в металлическом ящике, а не в роскошные подсвечники. Но древность производила впечатление. Представить тот факт, что уже за шесть веков до Крещения Руси тут была полноценная церковь, было удивительно.

Когда друзья вышли из храма, Миша вдруг махнул рукой в сторону:

— Хач какой красивый.

Даниил не очень понял фразы, потому что в стороне, куда показал рукой Миша, никого не было. Они прошли десять шагов и остановились около каменного креста, богато украшенного резьбой.

— Хач — это крест, что ли? — начал догадываться Смирнов.

— Ну да. А ты не знал? — в свою очередь удивился Миша.

— Просто, когда произносят, прости, пожалуйста, «хачи понаехали», получается, они говорят «кресты понаехали»?

— Получается так.

— А Хачик — это крестик?

— Не совсем. Это сокращённо от Хачатур. А Хачатур — это как бы «данный крестом».

— А хачапури? — продолжал допытываться Даниил.

— А это вообще грузинское слово. Хачо — творог по-грузински. Пури — хлеб.

— А языки ваши похожи?

— Ой, совсем нет. Вроде рядом живем, дружим, а языки разные — от слова «совсем». Они говорят, что у них алфавит древнее, но это не так. Как и у нас, в пятом веке нашей эры появился.

Посмотрев резиденцию католикоса, они отправились обедать.

— У тебя все нормально? — вдруг ни с того ни с сего спросил Миша, пристально взглянув на товарища.

— Местами, — Даниил не стал таиться и рассказал о своих злоключениях.

Миша слушал, не перебивая вопросами. Только когда Даниил дошёл до фигуры Домогарова и