Старые звероловы, не покидавшие своих фанз даже летом, узнав об этом событии, поспешили к древним кумирням, воздвигнутым с незапамятных времен на высоких горных перевалах, и совершали там моления Великому Духу гор и лесов, с возжжением благовонных курительных свечей и продолжительным коленопреклонением.

По окончании каждой молитвы, мерные удары в чугунный колокол раздавались под сводами дремучих лесов и металлические звуки эти неслись в вышину, будя далекое горное эхо.

Великий Ван между тем расправлялся с грузною тушей Чёрного Мешка и, выбирая самые мягкие нежные части, свежевал его, громко чавкая и прожевывая жирное мясо. Массивные и плотные кости старого таежника дробились и хрустели, как сухарь, в могучих челюстях зверя.

Выев окорока, грудину и часть спины, хищник насытился и с переполненным желудком еле дотащился до ближайшего горного гребня, где улегся под тенью густой аянской ели, вздымавшей свою гордую вершину над мелкою порослью молодых берез и орешника.

Глубокий сон овладел им. Северный приятный ветерок тянул со стороны угрюмых скал Кокуй-Шаня, навевая чудные волшебные сны на молчаливую тайгу и ее обитателей, дремавших под лучами полуденного солнца. Только неумолчные хоры кузнечиков и цикад нарушали торжественную тишину зеленой пустыни и едва уловимый шум стоял в неподвижном раскаленном воздухе. Дыхание земли и прозябание растений слышалось в этом шуме. Это не был гимн торжествующей любви, но скорее шепот дремлющей в истоме бытия природы.

Прозрачная глубина сияющего неба, казалось, излучала свет и яркое солнце пылало огнем, насыщая все атомы материи силами живой энергии и вечного движения.

Далекая вершина Татудинзы, подобно туче, окрашенной в розовато-фиолетовый цвет, вырисовывалась на юге в дымчатой мгле горизонта.

С востока поднимались, медленно и грозно, высокими клубами, снежно-белые облака; основания их, ограниченные зубчатой линией лесистых хребтов Лао-Э-Лина, имели свинцово-серый оттенок; в глубине их сверкали далекие зарницы.

Воздух, насыщенный пряными ароматами растений и прогретой земли, был тяжел и душен. Парило. Тропический проливной дождь должен был разразиться к ночи.

Вечером, когда солнце спряталось в горах и ночные тени легли черными пятнами в тайге и по склонам увалов, казалось природа ожила, стряхнув с себя дневную дрему. Отовсюду доносились голоса живых существ, заявлявших о своем праве на жизнь. Старая тайга зашумела и вершины могучих кедров закачались, под легким дуновением муссона.

Неистово трещали цикады; болотные совы, как серебряные колокольчики, звенели в глубине болотистых лугов.

Черная таежная ночь окутала землю своим пологом, нижняя сторона которого усеяна была мириадами звезд и прорезана светлым поясом Млечного пути.

Летающие огоньки светляков мелькали на темном фоне гор и лесов своим зеленоватым блеском придавая всей картине нечто феерическое.

С востока приближалась гроза. Яркие вспышки молнии рвали темноту и далекий рокот грома звучал непрерывно.

Грозный владыка тайги спал богатырским сном на гребне хребта и не слышал грозного голоса разгневанной стихии.

XVI. В гареме

Быстро пролетело зеленое жаркое лето. Наступила ясная золотая осень, с ее бодрящими ночными морозами, с голубым безоблачным небом. На горы и лес она накинула роскошный ковер ярких цветов и оттенков. Общий зеленый фон тайги пестрел всеми цветами радуги.

Природа, насыщенная энергией и отягченная обилием своих плодов, отдыхала и нежилась в прощальных лучах горячего солнца. Пришло бабье лето. Тонкие нити золотистой паутины опутали своими сетями кусты и заросли. Воздух, чистый и прозрачный, наполнен был ароматами увядающей листвы и пчелиного меда.

Вспоминая веселую весну, самцы фазаны кричали по утренним и вечерним зорям в зарослях речных урем, и скромные рябчики выбегали из чащи густых осинников на лесные опушки, поднимали свои задорные хохолки и готовые к драке, затягивали любовные песенки.

Всю долгую осеннюю ночь, от зари до зари, увлеченные страстью и борьбой за обладание прекрасными самками, красавцы изюбри трубили свои серенады. Звонкие серебристые голоса их раздавались в чистом, прозрачном, как хрусталь, воздухе и горное эхо вторило этим звукам в далеких падях и ущельях.

На одном из горных перевалов Лао-Э-Лина, под названием Хамалин, в седловине, образуемой горами Кокуй-Шань и Хама-Шань, старый изюбр Рогаль пас свое стадо, состоящее из пяти молодых самок.

Обуреваемый страстью и преследуемый неистовой ревностью, Рогаль охранял свое стадо, как султан, не позволяя ни одной прелестнице отойти от гарема даже на несколько шагов. Легкомысленных наложниц своих он понуждал к повиновению силой и, в крайнем случае, ударами рогов. Скромные, нежные самки исполняли все его требования беспрекословно и только старшие позволяли себе некоторые вольности, за что расплачивались очень жестоко – нередко самец убивал свою возлюбленную, за одно подозрение в измене.

Ночь была ясная и тихая. Старый Рогаль ходил вокруг своего сераля дозором и нервно похрапывал, загоняя отбившуюся самку на место.

Издалека доносились голоса изюбрей. Рогаль прислушивался к этим звукам, злобно рыл передними копытами землю и, от времени до времени, поднимал свою гордую красивую голову и ревел. Белый пар его дыхания вылетал тогда из его горла и густые басовые ноты его звучного голоса неслись по горам.

Самки мирно паслись на поляне; некоторые лежали, поджав под себя передние ноги, и пережевывали жвачку.

Длинные уши их постоянно двигались взад и вперед и прекрасные глаза, с темными ресницами, покорно и томно глядели на своего повелителя.

Но вот, в ближайшей пади заревел молодой изюбр. Судя по голосу, это был пятилетний самец, впервые принимавший участие в рыцарских турнирах.

Предполагая, что у молодого кавалера имеется свой гарем наложниц, старый боец Рогаль в свою очередь послал ему надлежащий вызов и ринулся в его сторону, надеясь отбить у него прекрасных самок, увеличив свой собственный сераль.

Молодой самец услышал грубый голос Старого Рогаля, остановился и, продолжая трубить, принял боевую позу.

Сзади него выглядывали из чащи леса две любопытные головы наивных молоденьких самок. Молодой кавалер, желая показать перед ними свою красоту и отвагу, гордо смотрел вперед и, напуская на себя храбрость, неистово рыл передними копытами мягкую землю.

Старый Рогаль был уверен, что его противник молод и неопытен, а потому шел на него смело, без обычных предосторожностей.

Выйдя на поляну, где ожидал его соперник, Рогаль ринулся к нему, опустив голову с огромными остроконечными рогами. Молодой изюбр не струсил и решил принять бой. Но, после первого же столкновения, когда ему стало ясно превосходство противника, он только и думал о том, чтобы унести подобру-поздорову ноги, для чего необходимо было уловить момент и, парируя удары рогов, выйти из боя целым и невредимым.

Видя перед собой совершенно неопытного