жизнью, казалось, смотрели из-под белой гипсовой маски, искусственно заменившей ему лицо. Улыбка — лучезарная, но кривоватая — была словно наспех прорисована, а беспричинный смех звучал неестественно и напряженно. И вся эта двусмысленность взывала во мне ощущением иррациональности происходящего. Легкий покалывающий ужас холодил кожу, но — и сейчас это кажется не столь очевидным — был даже приятен и манил, как карамелька — ребенка. Как бы парадоксально это не звучало, мне хотелось стимулировать это странное чувство, насладиться им в полной мере, но вместе с тем оно явно сопутствовало отторжению, напоминая то ли горько-сладкое упоение жертвы, отдающейся мучителю, то ли трепетное волнение зрителя иллюзионного шоу, жаждущего быть обманутым.

Но даже эти мои странности, над которыми я еще не раз поразмыслю, не смогли бы удержать меня от вывода, и он стал неутешительным: я не знаю, чего можно ожидать от Вонки. Я ему не верю.

Поэтому я не могла позволить событиям идти своим чередом. Поэтому я вмешалась в заранее отрепетированный сценарий и перевернула все с ног на голову. И поэтому я нарушила даже то, что казалось незыблемым, — особую реальность фабрики, живущую по своим собственным законам, чуждым мне, иностранке.

Не глядя по сторонам, я подхожу к освобожденной Чарли и беру ее на руки, чувствуя, как на мне замыкаются пристальные взгляды. Как ни странно, но это ощущение только придает мне сил.

Совершенно сбитая с толку и перепуганная, Шарлотта и не пытается сопротивляться — только крепко обхватывает руками мою шею.

Опустив глаза, я прохожу мимо Вонки — тот не говорит ни слова и не пытается меня остановить — и поднимаюсь вверх по ступенькам, избегая встречаться взглядами с Бакетами. Между мной и ними будто соткалась невидимая преграда — и через отчуждение я не могу пробиться и даже не хочу пытаться. С горечью я вдруг чувствую себя лишней в их ярком дружном мире, будто по ошибке попала в чужую сказку, где так и не смогла прижиться, где моим мечтам сбыться не суждено. По дороге из желтого кирпича Элли пришла в Изумрудный город — только это место никогда не станет ей домом.

И я опять, хотя давно обещала себе этого не делать, провожу черту между собой и остальным миром. Непонятая и отверженная, чувствуя то ли тоску, то ли гордость одиночки, с Шарлоттой на руках я покидаю зал.

========== Часть 13 ==========

Когда на лифте мы добираемся до моих апартаментов, Шарлотта, оживившись, начинает вертеться, громко требуя, чтобы я ее освободила. Я опускаю ее на пол и мы быстро идем вдоль коридора.

— Сюда, да? — она было поднимает руку, чтобы показать на ближайшую дверь, но ладонь меняет траекторию и оказывается прижата ко рту. — Каки-макаки, что с моим голосом?! Вы это слышите? Да я же хриплю, как паровоз!

Кажется, целиком поглощенная шоу умпа-лумпов, она не почувствовала трансформации. Как же правильнее ей объяснить: постелить соломку или быть жесткой?

— Чарли, что случилось после того, как ты съела тот йогурт? — мягко спрашиваю я, отворяя дверь и пропуская ее внутрь.

— Йогурт? Какой йогурт? — она невинно хлопает глазами, переминаясь с ноги на ногу на пороге. — Не понимаю, о чем вы.

— Йогурт, который ты съела в Цехе изобретений после того, как покинула мою комнату, что, кстати, я тебе делать запретила, — я бросаю мимолетный взгляд в маленькое зеркало в прихожей и скидываю неудобные туфли.

— Да с чего вы взяли, что я…?

— Там нашли твой рюкзак.

— Ах, йо-о-гурт, кажется, начинаю припоминать. Мне его скормили эти гномы… Вы читали «Гензель и Гретель»?

— Здесь есть камеры. И пожалуйста, называй вещи своими именами: это умпа-лумпы.

— Да как ни назови… Что вам, жалко одного йогурта, когда тут столько всякой всячины? — резко меняет тактику Шарлотта, ложась на диван и устало вытягивая ноги.

— Зайди в соседнюю комнату и посмотрись в зеркало.

— Что? — она резко поднимает голову. — Что-то не так?

Спрыгнув с софы, Шарлотта хватается за поясницу и скулит, согнувшись в три погибели.

— Ай! Господи, я, кажется, сломала позвоночник! Как болит! А что… что у меня с руками? — она подносит ладони тыльной стороной к самому носу и подслеповато щурится, а потом вдруг резко выгибает спину назад, забыв про боль, — Это не мои кисти! Эти старые и сморщенные! И я… я так плохо вижу! Перед глазами туман! Что такое?!

Постанывая и поскуливая, она рысью выбегает в смежную комнату и там в недоумении останавливается перед высоким настенным зеркалом — с полторы секунды в ступоре смотрит на отражение, недоверчиво поднимает поочередно две руки — а потом визжит так, что чудом не бьются стекла:

— А-а-а-а-а-а! Я мумия! Мумия!

Не могу сказать, что ее слова далеки от истины: спина изогнулась дугой, маленькое детское лицо стало обрюзгшим и заплывшим, границы между шеей и подбородком размылись, рябое лицо исполосовали нитки морщин, а каштановые волосы стали белыми, как бумага.

— Йогурт, который ты съела, был йогуртом старости — новым изобретением мистера Вонки.

— Да кому нужно такое изобретение?! — Она пальцами растягивает обмякшие щеки в сторону, становясь похожей на палтуса. — Вы можете это исправить?

— Противоядие пока не готово, Чарли, — я опускаюсь в кресло и рукой подпираю щеку. — Но Мистер Вонка и Чарли уже работают над ним, поэтому, не переживай, скоро ты снова вернешься в свой возраст. И тогда сможешь уйти отсюда, если захочешь. В любом случае, уже поздно: я сейчас разогрею ужин, а потом тебе постелю.

— Миссис Вонка, — заметно успокоившись, Чарли склоняет голову набок, — как вы здесь живете? Меня бы распилили пополам, если бы не вы и не мистер Вонка! Или утопило бы в шипучке, если бы мистер Вонка не снял меня с вулкана! Вдобавок я еще и превратилась в сморщенную бабку! И все это — в один день.

— Я понимаю, что…

— Нет-нет, миссис Вонка, я хочу сказать: все это та-а-к круто, — Чарли улыбается и задорно подмигивает. — Мне здесь нравится. Все это по мне. Спасибо, что приютили. А сейчас можно я помоюсь в вашей ванной? Я видела у вас съедобную сливочную пену: должно быть, это обалденно вкусно!

— Не можно, а нужно! Я дам тебе халат и полотенце. Но пену уберу: ты уже съела достаточно сладкого.

— Ну во-о-от!

Пока я режу овощи и разогреваю отбивные, мои мысли заняты удивительной реакцией Чарли на все произошедшее за этот невероятно длинный день. Пожалуй, у другого ребенка все эти бурные события вызвали бы слезы и непонимание, но рано повзрослевшая Шарлотта не из тех, кто прячется от