Шрифт:
Закладка:
Итак, виды дежурств. В самом начале моей работы видов было два. Прогулки по району — с непонятной целью и прогулки по Лефортовскому парку — с целью пресечения нарушений общественного порядка (нарушений не было — по крайней мере в центре парка, на хорошо освещенной аллее). Этот парк наши сотрудники называли «парк последних надежд». Происхождение названия объяснил мне сотрудник
В.В. - это парк для женщин, у которых последняя надежда — изголодавшийся офицер из провинции (С. понимающе кивает): напротив парка находился Дом офицеров. Довольно быстро эти прогулки кончились, и мы стали дежурить на железнодорожных станциях и ездить в поездах с милиционерами. Последнее было самым лучшим: после посадки в поезд, в котором надо было ехать два часа, а потом возвращаться в Москву, милиционер быстро объяснял дружинникам, что у него на станции такой-то живет баба, а поскольку к ней он с дружинниками… конца этой фразы мы не дослушивали. Эфир на подготовленной к уколу попе испаряется не так быстро, как испарялись мы. Но в скором времени кончилась и эта халява, и мы начали дежурить либо в метро (чаще всего на Курской), либо на Курском же вокзале. В метро функция была проста, как банан — не пускать пьяных. Большинство наших дружинников волокли пьяных за загородку, если после фразы «в пьяном виде в метро нельзя, езжай наземным транспортом» тот не удалялся сразу. Я, в силу моего большого либерализма, который сократился с годами настолько, что С., читая это, усмехается, произносил эту ключевую фразу целых два раза. Ну уж если после этого… Однажды таким образом я арестовал Героя Советского Союза. Мужик мычал и рвался в метро, рвался и мычал… Я слегка присел, обнял его за талию, приподнял и отнес в милицейскую комнатку — мне так было проще всего. На станции Курской в том выходе на площадь, который дальше от вокзала и расположен в здании, вход в эту комнатку как раз у турникетов — можете сходить на экскурсию. В 2047 году там установят — я надеюсь — мемориальную доску. И изобразят эту сцену? — спросила бы Сэй-Сенагон. Да, — не дрогнув, отвечу я, — и тебя, любимая, тоже. Интересное сочетание, — с буддистско-синтоистской сдержанностью ответит С…
Ну так вот. Сержант поместил арестанта за загородку, выпотрошил ему карманы и начал писать акт. Перебирая напотрошенное, он обнаружил проездной с указанием на статус. Побледнел. Позвонил куда-то и сообщил, что «мы тут арестовали героя». Выслушал, что ему сказали. Побледнел. Жалобно проблеял «а мы его уже сактировали». Выслушал, что ему сказали. Побле… нет, поси… Выразительно посмотрел на меня. Бережно положил трубку… И Герой с очередной машиной отбыл в вытрезвитель. Замечу: перед праздниками милиционеры нас предупреждали, чтобы мы это… с пожилыми… не очень зверствовали. И мы этому следовали. Вообще милиционеры — по крайней мере те, с которыми мы общались, и в те времена — не представали теми зверьми, которых живо изображают и писуют фольклор и газеты. Им был свойственен камор. Один из них рассказал сотруднику Е. П. анекдот «это не извилина. Это, товарищи, след от фуражки.» Другой излагал нам классификацию пьяных, из которой я кое-что помню спустя несколько десятилетий: «товарищ, потерявший ориентацию», «товарищ, находящийся в полном отру бе», «сильно побитый товарищ». Третий на наше изумление по поводу одной дамы, выразившееся во фразе — «и что, находятся те, кто с такими?..» мельком глянул и оценил — «а, это из тех, что за стакан». Иногда, впрочем, бывало странное. Как-то раз сержант «доставил» безногого на тележке, закатил за решетку, заставил слезть с тележки, а тележку выкатил наружу. Калека деловито предупредил: «ссать буду на пол», и попросил вернуть надувной круг (сержант вернул).
Насчет дам вспоминаются две сценки. Вот первая. Идем мы вдоль фасада Курского вокзала. Теперь надо сказать — старого здания. Блин! Я ведь застал времена, когда по его поводу надо было говорить — «нового здания». Ужас ощущения прошедшей эпохи…
… был ли он знаком тебе, Сэй-Сенагон? Высоко подняв голову с ввалившимися от старости щеками, ты шагнула в вечность — в то, что люди, живущие мгновение лишь по ее часам, имеют смелость называть так…
А пока мы молоды, ты блистаешь при дворе знанием китайских поэтов, я же иду вдоль фасада и вижу следующее. Мужик лежит на мостовой вдоль края тротуара, а более чем дородная дама в грязном белом халате лупит его по морде тапочком. Второй тапочек надет на ее ногу. Другая нога, естественно, боса. Сальвадор Дали от зависти съел бы свои усы. Мы как-то успокоили даму, остановили экзекуцию и попросили даму ввести нас в курс дела. Отдышавшись и излив на нас первый слой возмущения поведением гражданина, дама поведала нам, что она мирно торговала пирожками (они упоминаются в этих воспоминаниях еще где-то), а гражданин, которому не хватало на выпивку, подкрался к ней сзади и запустил руку (С. прикрывается веером…) в мисочку с мелочью. Дама заметила поползновение, кинулась на вора, вор побежал, дама догнала его, повалила оземь, то есть на асфальт и приступила к педагогическому действу. Тактично обратив внимание дамы на тот факт, что пирожки и деньги оставлены без присмотра и это подвергает неоправданно суровому испытанию общественную нравственность, мы продолжили прерванное патрулирование.
Вторая история, связанная с дамами, кратка и загадочна. Патрулируя зал ожидания оного вокзала, мы обнаружили голую (судя по обводам корпуса) даму, которая мирно спала, лежа на четырех сидениях и укрывшись тонкой шелковой… наверное занавеской. Со свойственной научным сотрудникам сдержанностью — ведь мы ежедневно имели дело с загадками природы — мы проследовали дальше. Поскольку нарушения общественного порядка не было…
А вот случай с нарушением. Во время патрулирования мы обнаружили начало драки у касс, выявили гражданина, который пытался взять билет без очереди, вызывая соответствующую реакцию окружающих (уж не знаю, поверите ли вы, но в очереди за билетами на вокзале можно было простоять и полдня, и день, и уйти без… многие москвичи, впрочем, брали в трансагентствах — там обычно были меньше очереди — или заказывали по телефону).
