– Иди, садись к столу!

Ирка села. Капа придвинула ей миску – обычная тушёнка с гречкой. «Мала ещё, – любила повторять мать, – не усвоится взрослая еда. Вот как начнёшь трупными пятнами покрываться…»

Ирка украдкой взглянула на свою руку. Озёрная вода пока помогала, но скоро и она окажется бесполезной. Эффективно лечить трупные пятна сможет лишь одно…

– Жрать хочу! – заныла Капа, уныло глядя в свою полупустую миску. – Что мы все, как неживые? Жраааать!

И она принялась в знак протеста стучать ложкой по столу.

Ирка не винила её. Капа, хоть и молода, а трупных пятен у неё выше крыши. И они только множатся, особенно если она с вечера не поест. А ещё нога отваливается и потому болит, так что даже днём Капа не может спать. Лежит на своей кровати и стонет. Примотала кое-как ногу тряпками, ну а толку-то? Всё равно та держится на честном слове. Не гнётся, не слушается. Так и таскает её за собой Капа, как уже не нужную, но дорогую сердцу вещь.

Ирка вздохнула. Может, нога и приросла бы на место, если бы Капа начала нормально питаться. Но заготовок мало – всего лишь две трёхлитровые банки. Да и те – сплошные отходы: кожа, волосы, кости. Всё это перемолото в кашицу, есть кое-как можно, но энергии даёт мало. Так, побаловаться разве что. Для нормального ужина – это на охоту идти надо. А какой сейчас из Капы охотник – с её-то ногой?

– Одноглазый говорит, будто бы человек по деревне бродит? – спросила мать.

– Человек?!

Капа едва не поперхнулась ужином. Шумно втянула в себя воздух – нос у неё почти не дышал – и повторила с проникновенным трепетом:

– Человек… Господи! Человечишко…

Мать отвесила ей подзатыльник, чтобы привести в чувство.

– Дура! И далеко ты уйдёшь с такой ногой? Даже не мечтай!

– А Ирка на что?

Ирка вздрогнула. Мать исподлобья смотрела на неё, точнее, разглядывала Иркину руку. И конечно же, от её внимательного взгляда не укрылось малюсенькое – с прозеленью – пятно…

* * *

Небо хмурилось. Оно казалось бесконечным, и беда, которая пришла в Иркину жизнь, тоже была непомерно огромной. Безбрежной, как море. Дремучей, как чаща. Страшная, непреодолимая беда.

Утром, как только мать и Капа заснули, Ирка не сразу вышла из дома. Сначала она помыла оставленную с вечера посуду, подмела комнаты. Мать никогда этим не занималась, ведь уборка – дело исключительно живых. Если ты мёртв, зачем убираться?

Но вот теперь и Ирке нужно учиться быть мёртвой.

Она до крови прикусила губу. Привычного вкуса крови не ощущалось. Вместо него давно был вкус тухлятины, ведь её кровь просто гнила в жилах, точно так же, как у матери и у Капы. Теперь её тело тоже будет нуждаться в пополнении теплом, силой, жизнью. С каждым днём эти процессы – мучительные процессы взросления – будут только ускоряться, а последствия ощущаться всё острее.

Ирка шумно выдохнула. Смахнула с подбородка тёмную, некрасивую каплю.

«Пора тебе взрослеть, доча…»

Когда-нибудь этот день придёт, знала она. Когда-нибудь он приходит в жизнь любой ырки. Приходит необходимость, приходит зависимость, приходит будущее неумолимой поступью рока.

«Посмотри: мы с Капой разваливаемся, а у тебя – преимущество, ты всё ещё можешь гулять при свете дня».

И вот она крадётся по лесу, сжимая в кулаки холодные, будто лёд, пальцы.

«Вот тебе ритуальный нож, он не ведает пощады. Он убьёт всё что угодно».

Тяжёлый нож оттягивает пояс, костяная рукоять постукивает о пряжку, ножны при каждом шаге больно колотятся о бедро.

«Доча! Помни: ты единственная наша надежда».

Она – надежда… И от этого никуда не деться.

Ирка подняла голову. Облака над лесом клубились, будто мысли.

А турист ведь сидит в своей палатке и ничего, ничегошеньки не знает. Молодой парень. Живой. Только недавно начал бриться…

Она остановилась так резко, что сама испугалась. В траве, спрятанное, заботливо укрытое листом, прямо под ногами висело гнездо. Три крошечных птенца разевали свои жёлтые клювы, тянули вверх тонкие шеи.

Ирку передёрнуло. Ещё бы немного, и она…

Сжав зубы, она осторожно обошла гнездо и на всякий пожарный передвинула тропинку – не дай Бог лешие своротят или раздавит какой-нибудь вурдалак. Что за ненормальная птица свила гнездо прямо на дороге? Хотя, может, это Ирка и виновата: двигала вчера тропинки, чтобы замести следы, вот дорожка и сместилась к гнезду?

Вообще, дичь какая-то! Птичек ей, видишь ли, жалко! А там, в деревне, ни в чём не повинный турист…

Ирка всхлипнула, скосила глаза на нож.

Ничего тут не поделаешь. Она вздохнула.

…Утром нога у Капы всё-таки отвалилась. Когда Ирка зашла пожелать сестре спокойного сна, нога уже валялась на полу, стыдливо прикрытая какой-то тряпкой.

Капа смотрела волком. «Ой! – воскликнула Ирка. – Как же ты теперь?»

«“Как”, “как”, – передразнила её Капа. – Печень нужна! С кровью, понимаешь? А маман всё сожрала уже месяц назад. Жрёт как не в себя, стерва проклятая! То, что дочерям тоже как бы питаться надо, – конечно, это не в счёт».

«Но ведь она старая…» – робко попробовала возразить Ирка.

«А я безногая теперь! – разозлилась Капа. – Мне кровь вообще-то нужна! Иначе обратно не прирастёт».

Ирка подавила мучительный спазм, шагнула в лес, вытирая рукавом сопли. Ничего не поделаешь, Капа права. И мать права тоже – надо же когда-нибудь взрослеть…

Путешествие до дома с палаткой заняло у неё полчаса. Погода портилась. Солнце скрылось под стать Иркиному настроению, низкое небо набрякло дождём. Он всё копился и копился и, наконец, не выдержал и обрушился на лес. Холодный весенний душ поливал пышные травы, из жирной, размокшей земли лезли черви, спасаясь из затопленных норок. «Когда-то и я должна была стать червями», – подумала Ирка и внутренне содрогнулась.

Дождевые капли с дробным стуком били в листья. Лопухи стояли впереди могучей, несокрушимой стеной.

Ирка сжалась, втянула голову в плечи, ужом скользнула в эти мокрые, глухие заросли.

А вот и палатка. Намокший зелёный тент…

Ирка сжала в ладони костяную рукоять ритуального ножа. «Зря я это делаю, – подумала она с тоской. – Я же ничего такого не умею. На охоту никогда ещё не ходила, и вообще, в первый раз на охоту ходят со взрослыми! А я одна. Господи, ну как я это буду?.. Достало, не хочу! Эх, помыть бы голову…»

Она пригнулась, прислушиваясь, что делает турист. Тишина. Только шум