Шрифт:
Закладка:
На четвёртый день после обеда Коити предложил прогуляться к берегу Канадэ. И все четыре сестры начиная с Цуюко, Коити, я и Горо на вёслах сели в лодку.
Берег Канадэ — излюбленное место детей Марифу. Здесь из моря поднимается подводная скала. Во время прилива над водой виднеется только её край, зато во время отлива она выплывает вся, огромная, несколько десятков кэн[26] в обхвате. Под этой скалой прячутся всякие ракушки, и для детей нет большего удовольствия, чем вылавливать их оттуда. Особенно много собирается здесь детворы в конце весны, когда подсыхает берег. Да и я с семейством Огава не впервые гулял здесь. Бывало, под этой скалой в полуметре под водой пробивал гарпуном морского леща. Удавалось ловить и осьминогов. Здесь море мелкое, и плавать вокруг берега не опасно. Вид прекрасный. Если окинешь взором море, увидишь, как лежит на воде чёрная тень от острова Иваидзима. Впереди — остров Усидзима. К юго-западу — Суонада и Хиутинада. Воды, протекающие между ними, где-то далеко вливаются в пролив между Сикоку и Кюсю. В особенно ясные дни отчётливо видна цепь гор Тиндзэй и даже гора Магояма. Они как бы составляют фон для острова Иваидзима. А окинешь взором берег и увидишь, как в залив Мидзуба вдаётся мыс Атата и тянется на несколько тё[27]. Боковая комната Огава расположена так, что в этом месте волны почти доходят до каменной ограды, выстроенной вокруг усадьбы. С берега хорошо видны окна, и можно сигнализировать друг другу взмахами руки.
Западный край острова Умасима совсем близко от берега, всего в нескольких десятках кэнов. Сюда даже достигают тени его зелёных сосен. Отлогий склон горы Мияма, сливающийся с мысом Атата, — настоящее пастбище.
Он весь покрыт травой, словно окутан зелёным туманом. Вид ясный и спокойный. Как-то в юности, в весеннюю пору, я целых полдня провёл на этом берегу. Я как будто бродил в далёкой, чужеземной стране, омываемой волнами иного мира. И когда в своих мечтах я уносился на этот берег, в сердце начинала щемить тоска по родине.
Как только наша лодка подплыла к берегу, Коити спрыгнул первым. На берегу уже были люди, все из Марифу, женщины и несколько молодых людей. Наше появление они встретили радостными криками.
Все, начиная с Цуюко, начали ловко перепрыгивать по скользким камням. Ведь выросли у моря. Навстречу дул сильный ветер, и полы наших купальных халатов развевались, словно флаги. Вода у самой скалы была глубокой, как бездна, гладкой, как зеркало, и прозрачной, как алмаз. На дне, словно живые, слегка извиваясь, колыхались водоросли. Из них торчали крохотные головки мелких полосатых рыбёшек, которые при нашем появлении тут же удирали в тень, под скалу. Затаив дыхание, я нагнулся к самой воде и заглянул под камень. Там медленно перебирал плавниками огромный карп. Я поднял гарпун, прицелился и с силой метнул. Раздался скрежет металла о камень. Рыба благополучно укрылась в тень. Пока мужчины увлекаются такого рода делом, женщины ловят ракушек, устроившись на сухой скале и заглядывая в её тень или растянувшись на небольшом камне. По всему берегу торчат каменные глыбы, и сколько бы здесь ни было народу, трудно узнать, кто где находится. Такие же озорники, как Коити, то прыгают по камням, то плавают вдоль берега.
Я с гарпуном в руках то и дело заглядывал под камни, но ничего не находил. Забравшись на скалу, такую высокую, что даже во время прилива вода не достигает её вершины, я стоял и, подставив лицо ветру, любовался морем. Вдруг я заметил, что внизу на небольшом камне одиноко сидит девушка и не отрывает глаз от моря. На ней была широкая соломенная шляпа, скрывающая её лицо. В ногах стояла корзинка для ракушек. Иногда порыв ветра поднимал поля её шляпы. Мне показалось, что это Айко.
— Айко-сан! — крикнул я со скалы. Она оглянулась и, увидев меня, улыбнулась. Я спустился и подошёл к ней.
Она сидела на камне возле самой воды. Небольшие волны подкатывались к её ногам и убегали обратно. Солнце склонялось к западу, вода под его лучами сверкала как серебро. Отражённые лучи падали прямо в лицо девушке, но она, видимо, не замечала этого. Её глаза на фоне белоснежного лица отливали золотом.
— Ай-сан, что вы здесь делаете?
— Я ничего не поймала. Сижу, отдыхаю, — и, взглянув на меня, добавила: — А у вас как?
— И у меня так же. Поедемте домой!
— Ещё рано.
Я сел на тот же камень, немного наискосок от неё. Мы были одни. Мне впервые за время пребывания у Огава представился случай поговорить с нею с глазу на глаз.
— Минэо-сан, вы когда уедете в Токио? — спросила она тихо и уныло посмотрела на меня.
— Я ещё твёрдо не решил. Но недели две, а то и три побуду здесь.
— Правда? А почему вы не приезжали в прошлом году?
— У меня был всего недельный отпуск, и я отдыхал под Токио. В этом году мне тоже дали одну неделю, но я заявил, что у меня дела в деревне, нужно посетить могилы родных, и добился четырёхнедельного отпуска.
— А в прошлом году вас здесь так ждали…
— А в этом году нет?
— Думали, что вы к нам уже совсем не приедете.
— А я вот взял и приехал. И когда бы я ни появился здесь, мне родной дом всё так же дорог. Ведь нет лучше места на земле, чем родина.
— Вы правду говорите? А мне так хочется съездить в Токио.
— А почему бы вам не поехать? Вот я на этот раз буду возвращаться, и поедемте вместе, и сестру возьмём. Втроём.
Айко вздохнула.
— С какой бы радостью я поехала! Но мне уже нельзя.
Я удивлённо посмотрел на неё и встревоженно спросил:
— Почему же? Почему вам уже нельзя?
Мною овладело беспокойство, и голос дрожал.
— Так мне кажется.
Вдруг прямо перед нами появился Горо. Айко сразу покраснела, затем стала бледной, как полотно. Горо, не произнося ни слова, поглядывал то на меня, то на неё. Лицо его изменилось. Мало сказать, что он был бледен, как бумага, на него было страшно смотреть. Глаза сверкали злобой.
— Пора возвращаться, — грубо
