улучшенных данных в сравнении с предыдущим легким образцом (дальность выстрела – три версты шрапнелью и шесть верст гранатой при весе снаряда соответственно 19,5 и 17 фунтов и практической скорости стрельбы два выстрела в минуту). Калибр был принят однообразный – 3,42 дюйма – и упразднено деление батарей на батарейные и легкие. Таким образом, вместо коренного преобразования была предпринята частичная и притом очень дорого обошедшаяся поправка, имевшая чисто временный характер. Рано или поздно (и чем раньше, тем лучше) все равно приходилось завести скорострельную пушку – только теперь вместо одного перевооружения сразу приходилось предпринять два – с двойными расходами.

Император Николай Александрович

20 октября 1894 года не стало Царя-Миротворца. Его наследнику – молодому Императору Николаю II – было 26 лет. Он только что откомандовал батальоном в Преображенском полку, должен был вскоре получить генеральский чин и полк, но Волей Божией вместо полка получил всю необъятную Российскую Империю.

Император Александр III не допускал разговоров о политике в семейном кругу и совершенно не посвятил в государственные дела наследника, считая его пока слишком молодым и полагая, что для этого всегда найдется время. Николаю II пришлось одновременно управлять страной и учиться ее управлению, совершать ошибки – всегда неизбежные – и самому же их исправлять. Обращаться же за советом было не к кому. Александр III нес все на своих богатырских плечах, министры были лишь послушными исполнителями его предначертаний, неспособными к самостоятельному творчеству и неспособными иметь свое мнение. В мужи совета они не годились. Опоры же в среде своих близких родственников Государь не имел.

Великие князья были с рождения предназначены к одному лишь роду деятельности – военному делу. Многие из них чувствовали склонность к наукам, искусству, дипломатическим делам – фамильная (плохо понятая) традиция запрещала это, требуя обязательно одной военной службы. При отсутствии военного призвания у большинства великих князей служба эта обращалась в синекуру, очень часто шедшую во вред делу. Отдельные великие князья – коль скоро они имели серьезное военное призвание – принесли много пользы. Велика заслуга перед русской артиллерией ее последнего генерал-фельдцейхмейстера великого князя Михаила Николаевича. Из его сыновей много и плодотворно потрудился над артиллерией его преемник великий князь Сергей Михайлович{16}, брат которого великий князь Александр Михайлович{17} – вопреки всеобщему противодействию – создал русский воздушный флот. Великий князь Николай Николаевич-Младший{18} переродил конницу, а главный начальник военно-учебных заведений – великий князь Константин Константинович{19} – оставил по себе светлую память в десятках тысяч юных сердец. В общем же великокняжеская среда не выдвинула ни одного государственного ума, дав нескольких видных специалистов по отдельным отраслям военного дела и еще большее количество дилетантов, обладателей синекур.

Высшие сановники и та среда, из которой они стали вербоваться в последнюю четверть XIX века, были невысокого морального уровня, особенно проведенные Победоносцевым. В высшем петербургском свете ставленников Победоносцева, и особенно Витте{20}, называли не иначе как на французском диалекте: «Les prokhvostys». В лучшем случае это были честные рутинеры, «люди 20-го числа», в худшем – были преисполнены самого беззастенчивого карьеризма. Этот последний тип начиная с 900-х годов сделался преобладающим.

Современники упрекали Императора Николая II в безволии, двоедушии и недоверчивости. Его горячую и жертвенную любовь к России, на алтарь которой он не поколебался принести себя, свою жену и своих детей, не смеет оспаривать никто. Та твердость духа, что выказал Царь-Мученик в Екатеринбурге, отказавшись признать брестский договор (знал, что подпись под этим актом спасет жизнь ему и семье), опровергает легенду о безволии. Столь же неоснователен и упрек в двоедушии. Он исходил от тех сановников, что оставляли Государя «вполне разделяющего их точку зрения», а по приходе домой находили на столе высочайший указ об отставке. Причиной здесь являлась застенчивость Государя (унаследованная от отца) и необыкновенная его деликатность. Он не был в состоянии резко оборвать докладчика, терпеливо выжидал конца его доклада, вежливо благодарил и, оставшись наедине, принимал свое решение, иногда резко расходившееся с тем, которое ему желали навязать.

Наконец последний упрек в недоверчивости столь же мало обоснован. Недоверчивость – вообще ценное качество в правителе, и кто посмеет упрекнуть в ней монарха, записавшего в свой дневник в тяжелый для России день: «Кругом измена, трусость, обман…»

Можно лишь пожалеть, что недоверчивости этой не хватило в роковой мартовский день, когда Царь внял предательскому коленопреклоненному совету и принял гибельное решение отречься. Слабой стороной начинавшегося царствования была неопытность Государя, явившаяся причиной ряда промахов, тяжело отразившихся на внешней и внутренней политике.

* * *

Вначале все оставалось, как при предыдущем царствовании, начиная с министров и кончая покроем мундиров. Государственный механизм казался налаженным на многие столетия – везде еще чувствовалась могучая рука Александра III. Международное положение России было блестящим, и московские коронационные торжества 1896 года, когда вся Европа стояла в свите молодой императорской четы, явились апофеозом российской великодержавности. Победоносцев остался, и молодой Император с уважением относился к крупнейшему деятелю царствования своего отца. Но что мог посоветовать Государю этот ледяной скептик, пусть и большой государственный ум?

Министерством иностранных дел заправляли заурядные дипломаты: князь Лобанов{21}, Муравьев{22}, Ламздорф{23}, люди, из которых при хорошем министре иностранных дел могли бы выйти сносные посланники и резиденты на второстепенных постах, требующих большой представительности и не столь большой проницательности. Самые большие промахи были совершены именно в этой области, где Александр III не имел себе равного, но где сын его был лишен возможности ориентироваться.

Другим слабым местом были внутренние дела. 90-е и 900-е годы характеризовались ростом промышленности. Последствием этого роста промышленности явился рост фабрично-заводского пролетариата, а последствием усиления пролетариата было нарастание революционных идей. Глухое, скрытое недовольство крестьянских масс, открытое брожение рабочих, быстрое, поистине исступленное «левение» общества, из оппозиционного превращавшегося в революционное, создавали угрожающую обстановку. Неудачные мероприятия правительства, совершенно недооценивавшего серьезность положения и насущную необходимость социальных мероприятий, лишь подливали масло в огонь. Работа эмигрантских революционных центров облегчалась правительствами и общественным мнением ненавидевших Россию стран Старого и Нового Света.

Исключительное влияние получил министр финансов Витте. Это был политик авантюристической складки, чрезвычайно способный, безмерно честолюбивый и совершенно беспринципный. Витте занял этот пост еще при Александре III, весьма ценившем его финансовые способности. Управление его финансами страны следует признать блестящим – государственные доходы без особенной тяготы для населения были увеличены на целую треть. Особенной заслугой Витте следует считать введение в 1897 году винной монополии, ставшей главной доходной статьей бюджета и давшей народу доброкачественное, дешевое и полезное (если им не злоупотреблять) питье. Лицемеры стали