Грешем еще никогда не испытывал такой телесной свободы. Ему передавались физические ощущения Пловца, двигавшегося в благоприятной среде, где можно свободно плыть в любом направлении. Тело Пловца было странным и сильным, и хотя разум Грешема временно обосновался внутри его, ему никак не удавалось представить это существо.

Неописуемая разница между ними ощущалась в каждом движении, размеренном и плавном: мускульный рывок, со всей силой направляющий тело вниз. И чем глубже оно уходило, тем меньше становились боль и дискомфорт. Расе Пловца суждено было жить под давлением на большой глубине, и оно понемногу выравнивалось, так что тело вновь полностью подчинилось своему хозяину. От этого глубокого, чувственного наслаждения Пловец следовал вниз по спирали, совсем как птицы, играющие с ветром, или танцующие в море дельфины.

Темнота сгущалась. Но Грешем уже различил внизу новый, загадочный свет – неземную утреннюю зарю в световом диапазоне, недоступном людям, что смотрят на мир обычным способом. Грешему не хватило бы слов, чтобы описать цвет этой бездонной зари и ее медленно проступавшее сияние, которое пронизывало безбрежные воды, не знавшие солнца.

Мимо проплывали призраки глубин, ужасавшие своими очертаниями, но таинственные и фантастически прекрасные. Порой поблизости возникала чудовищная громада – большой кит, порой стайка крошечных светящихся анчоусов с сияющей чешуей проносилась на сумасшедшей скорости перед тенью барракуды, которая мчалась за ними, как сама смерть.

Но морское дно оставалось темным. Похоже, царство затаившихся призраков можно было разглядеть лишь в паре мест, на небольших участках, впитавших необъятное сияние подводной зари. Разум Грешема уходил все глубже вместе с телом Пловца, как вдруг перед ним предстала грандиозная черная стена без начала, конца и края.

От этого вида закружилась голова, стоило Грешему сообразить, что это не бесконечная стена, а морское дно. На нем росли скалы, в слабом свете проступали атоллы и холмы, заросшие, устеленные подводной растительностью. Но и великая донная равнина, и впадины утопали в тени.

Чуть выше их покачивались зарешеченные, испускавшие сияние сферы на светящихся тросах, уходивших во тьму. Сфер, похожих на мерцающие воздушные шары, были десятки, и они всё увеличивались, пока к ним приближался Пловец. Что-то темным водоворотом беспокойно кружилось между решетками, отчего те пульсировали: тускнели, разгорались, как уличные фонари, и снова тускнели.

Стремительный гребок Пловца, похожий на полет в зеленом воздухе, увлек Грешема прямо к ближайшей сфере. Он увидел среди решеток проход, который раскрывался, как ставень, недолго зиял и закрывался вновь.

Внутри был настоящий подводный город.

Пять дней «Альбакор» шел на полном ходу над бездонной пропастью. Разум Грешема познавал подводные тайны, а его тело почти неподвижно лежало на койке. Доктор Блэк проводил рядом с впавшим в каталепсию все свободное время, наблюдая за тем, как на лице Грешема снова и снова проступают нечеткие тени эмоций. Удивление, иногда отвращение, иногда напряжение, страх. Но это были лишь тени подлинных чувств, приходившие издалека.

На пятый день он проснулся.

Блэк видел, как Грешем вскинул руки к забинтованным глазам и резко сел, исторгнув невнятный звук. Секунду его лицо казалось диким, настолько сильными были его смятение и ужас.

– Все хорошо, – тихо сказал Блэк. – Все в порядке, Грешем. Вы спали, видели сны, но теперь вы в безопасности. Проснитесь же!

– В безопасности! – горько ответил Грешем. – Это значит, что я снова слеп. И…

Его лицо вновь скривилось от отвращения; спустя миг он овладел собой, и его руки, до этого бесполезно цеплявшиеся за бинты, будто желали выскрести слепоту из глаз, тихо легли на одеяло.

– Что вы видели? – спросил Блэк. – Вам что-то снилось? Может, поделитесь?

Нельзя было изложить все за один раз. Грешем растянул эту историю на несколько дней, рассказывая по чуть-чуть. Наконец он закончил и добавил:

– Ищите теперь диагноз, объясняющий все это. Только определитесь, шизофреник ли я – верное слово? – или страдаю галлюцинациями. Лично мне все равно. Я знаю, что видел. Там, под нами, целые города…

Оказалось, до погружения вместе с Пловцом к тем невероятным подводным городам Грешем не знал истинной красоты. Да и весь род человеческий не видывал подобных чудес, прикованный к земле силой гравитации. С тех пор как люди стали прямоходящими, их тела деформировались из-за нее и не смогли полноценно адаптироваться к своей стихии. Но те счастливые виды, что не были рабами гравитации, росли в мире чистой красоты и абсолютной свободы, превосходно приспосабливаясь к зеленому водному царству.

– Они строят все, что только захотят, – тихо сказал Грешем. – И никакое земное тяготение им не мешает, понимаете? Я видел дома – если это слово к ним применимо – в виде спиралей, колец и шаров. И можно свободно плавать внутри сфер. Некоторые дома вращаются по орбитам! А другие… Нет, передать это невозможно. Я прожил там немало времени, но не смогу описать ни дома, ни их жителей. Просто не нахожу слов. Ему – я имею в виду Пловца – пришлось взять меня с собой, чтобы объяснить, чего он хочет. Но его родной город… И он, и разум Пловца слишком чужды нам, чтобы рассказывать о них. Скажу лишь, что там, внизу, – сплошная красота. Это ее я всегда любил и пытался отыскать. Я обязательно вернусь туда, Блэк.

– Но зачем? – Блэк держал на коленях блокнот и плавно водил по нему ручкой, пока Грешем тихо вел свой рассказ. – Грешем, объясните мне, зачем?

– Во всем виноват атомный взрыв, – ответил Грешем. – Радиация нарушила некое равновесие в подводном мире, и все их машины вышли из строя. Из-за этого возникли темные водовороты, заставляющие решетки из света мерцать. А им нужны эти решетки. У них под боком враг – другая раса или, может, ответвление их собственной…

Так странно знать, что под водой тоже ведутся войны, одни расы порабощают другие, как это делала раса Пловца. Вначале его народ показался мне… одним словом, злым. Но потом я увидел, как они правят своими владениями, и «зло» показалось мне примитивным словом. Раса Пловца – сильная, неукротимая и столь прекрасная, что к ней неприменимы наши законы. Я жил среди этих существ. Я видел во тьме дна морского другую расу, не допущенную к необычайно прекрасному свету, которого людям увидеть не дано.

Да, вначале я думал, что это жестоко и ничем не лучше рабства. Но потом мне довелось увидеть одного из Иных. – Голос Грешема задрожал, на забинтованном лице мелькнула тень отвращения. – Я видел, как они пробовали восстать, как они убивают, как они выглядят. И тогда я все понял. Будь это мой выбор, я бы изничтожил их всех. С этим