от усталости, лишь всё больше и больше привыкало к нагрузкам, которые свели бы в могилу кого угодно, но не её. Одна за другой разлетались в клочья боксёрские груши в тренировочном зале, пока их не заменили на груши из армированного материала, те стали просто слетать с цепей, разрывая звенья, чтобы отлететь в противоположную от Стефани стену и оставить на ней вмятину. Ещё одну вмятину.

Наконец, Николь Фьюри, её новая начальница, директриса ЩИТа, организации, созданной её сослуживцами и друзьями на базе СНР, велела ей перестать мучать себя и тренировочный материал и выйти развеяться.

Девушка согласилась, вернее, выполнила недвусмысленный приказ, оделась в гражданскую повседневную одежду и вышла в город, обвешанный самыми разными цветастыми экранами, транспарантами, вывесками и ещё чем-то, что девушка с трудом могла бы идентифицировать. И желания сделать этого она не имела.

Она зашла в ближайший магазин, купила там рожок мороженного и бутылочку колы, после чего направилась в Центральный Парк, который был практически за углом от места, где её держали последние месяцы.

Мороженное ей не понравилось. Не ощущалось в нём сливок, привкус, даже не вкус ванили казался каким-то фальшивым, шоколадная крошка напоминала на языке воск, а рожок, казалось бы, был сделан не из хрустящей вафли, а из вымоченной в молоке картонной коробке.

Тем не менее, она доела это, с позволения сказать, «лакомство», после чего с шипением открыла бутылочку колы, уже заходя на территорию Центрального Парка.

Вкус колы напоминал тот вкус, который ей довелось попробовать тогда, ещё до войны, но он был… более приторно-сладким. Казалось, что даже её зубы становились липкими от этого слишком непривычно газированного напитка.

Короче, лакомства её юности ей не понравились, они казались слишком… не настоящими. В этом пресловутом двадцать первом веке всё казалось слишком не настоящим, прячущим свою искусственность за цветастостью и вычурностью, а всё настоящее куда-то пропало…

Размышляя об этом и попивая колу из стеклянной, холодной бутылки (не выбрасывать же эту, пусть и такую искусственную колу просто потому, что она не так хороша, как шестьдесят лет назад, верно?) она и добралась до пруда, рядом с которым у неё с Павлом было их первое свидание. Вот те самые берега, те самые фонари, те самые дорожки, и даже та самая лавочка, на ней даже сидит мужчина в похожей на одежду Павла одежде, в похожей же шляпе, и даже трубку он достал до ужаса знакомую, знакомым же жестом набивая в чашку табак.

Стефани, видя все эти жуткие совпадения, застыла на месте, неверяще смотря на этого мужчину. Казалось, что сейчас он повернётся – и на неё посмотрят те самые голубые, как отражённое в пруду небо, тёплые глаза, но он не поворачивался, и было видно только его блондинистый затылок, выглядывающий из-под шляпы, да ещё душки солнцезащитных очков, ставших модными за годы, пока она была вморожена в лёд.

Но кое-что шокировало её ещё больше: мужчина, набив трубку табаком, вынул из внутреннего кармана зажигалку Зиппо, да не обычную, а латунную, потёртую, местами почерневшую от патины, на корпусе которой выделялся блестящий, натёртый о ткань кармана череп. Такую зажигалку она видела только у одного человека – у Павла, который когда-то сказал ей, что это был трофей, полученный им от одного наёмника во время Финской Войны во второй половине тридцатых, до того, как он ушёл со службы в Красной Армии и переехал в США. Мужчина зажал зажигалку тремя пальцами, от чего та со щелчком открылась, после чего неуловимое движение большого пальца заставило колёсико высечь искры и разжечь пламя, которое было поднесено к чашке трубки, заставив по округе пойти терпкому аромату табака.

– Мягкого мне дыма. – Тихо произнёс мужчина по-русски, от чего Стефани уже не выдержала и выпустила бутылку колы, от чего та упала на дорожку и разбилась со звонким хрустом стекла.

Мужчина обернулся на этот звук, чуть не выронив трубку, но подняв взгляд вверх, к лицу выронившей бутылку девушки, он всё-таки уронил курительное устройство, от чего из него горящими искрами разлетелись частицы табака.

– Паша? – Несмело спросила Стефани, вглядываясь в такое родное лицо и пытаясь рассмотреть глаза за линзами чёрных очков.

Мужчина же, ни слова не говоря, перескочил через лавку, с хрустом растоптав так и не погасшую трубку, а после заключил девушку в костедробильные объятия.

– Милая моя, как же я скучал! – Произнёс он, кружа девушку в своих объятиях.

Конец Первой Книги.

Послесловие:

Итак, история Павла на этом не заканчивается, просто на данном этапе книга должна немного полежать, где-то отредактироваться, где-то поменяться, какие-то моменты я выкину совсем, какие-то обрежу. Так, например, в моих планах вырезать все контакты с Квинпин. Просто не представляю, что с ней можно сделать. Какие-то места стоит доработать, подпилить напильником, какие-то места отшлифовать, но история пока что идёт туда, куда я и планировал.

Честно, заебался я уже с ней! Вот бля буду! Интересно, вроде бы, но, сука, заебался! Хочу отдохнуть. До февраля! (У меня дежавю), как минимум от этой книги! Сейчас более-менее сосредоточусь на Джеке Воробье, пошевелю палочкой бесплатные фики, постараюсь не смотреть в сторону идейников по другим фандомам, а то я уже порывался было начать писать по Лакадейзи, Гравити Фолз, Гарику Потному и прочим, а мне, блин, хочется начать писать фанфик про попаданца в Гравити Фолз на пост шерифа (не в того чёрного увальня или его напарника, а в нормального копа), про попаданца в тело кота-эмигранта из бывшей Российской Империи в США времён мафиозных войн, а особенно – про попаданца в тело Аргуса Филча, завхоза Хогвартса, но низя, плахой я! Надо сначала тут закончить!

Тем не менее, работа продолжается, работа идёт! Не отчаивайтесь, работа не заброшена, просто пока перерыв, а потом новая часть. Надо бы уже и нормальное название придумать, как думаете?

Короче, не скучайте, скоро прода по Воробью!