Шрифт:
Закладка:
Герти пытался протестовать, потом ругаться, потом призывать на головы угольщиков всевозможные кары, включая те, что имеются в арсенале Канцелярии, но ровным счётом ничего не добился. На него попросту не обращали внимания. Все его мольбы и ругательства воспринимались оживлёнными угольщиками не внимательнее, чем воспринимается клокотание гуся, которому судьбой уготовано этим же вечером обливаться собственным жиром в печи. Слова уже ничего не могли изменить. И ничто не могло.
Идиот. Круглый идиот, сам забравшийся в печку, точно ведьма из старой сказки. Мистер Беллигейл предупреждал, что не стоит лезть к угольщикам. Муан предупреждал. Собственные инстинкты, и те предупреждали. Но вместо того, чтоб послушать их, он устремился очертя голову в самый омут, который вот-вот утащит его на глубину. Доверился ерунде, что нёс любитель ванили, явившийся из будущего. Остров хранит Гилберта Уинтерблоссома… Острову нужен Гилберт Уинтерблоссом… У острова особенные планы на Гилберта, чтоб его, Уинтерблоссома…
От злости на самого себя слюна во рту делалась едкой, как кислота из аккумулятора. Увы, разъедать железо она была не властна.
С другой стороны… Герти вновь и вновь вспоминал щёлкающий у виска револьвер.
Клац. Клац. Клац.
Разряженный револьвер, клацнувший ему в ухо ровно шесть раз. После чего превративший лицо Палёного в подобие разбитого цветочного горшка. Капсюль не сработал. Выстрела не было.
Уже в клетке Герти дрожащими пальцами вытащил из кармана оставшиеся пули. Сперва ему показалось, что их пять. Пять латунных цилиндров приятной тяжести. Но оказалось, что только четыре. Пятый был лишь пустой гильзой, слабо пахнущей жжёным порохом. Это значило, что он ошибся. На ощупь сунул в револьвер снаряжённый патрон, будучи уверен в том, что суёт стрелянную гильзу. И по какой-то причине не снёс себе голову, спустив курок шесть раз подряд.
Что это значило? Что Новый Бангор и в самом деле имеет свои планы на мистера Уинтерблоссома? Или что невидимые часы отсчитали ещё одно деление, а их минутная стрелка оказалась где-то поблизости от двенадцати, за той чертой, где заряженные револьверы стреляют лишь по собственному желанию?.. Герти отчаянно не хотелось испытывать судьбу и дальше. Стоит ли надеяться, что раскалённый трон остынет сам собой? Слишком слабая надежда.
Герти тоскливо наблюдал за тем, как растёт куча дров. С каждой новой доской его отчаянье разрасталось внутри, как раковая опухоль, от неё по всему стелу неслись метастазы, вызывающие дрожь и слабость. Ещё немного и, пожалуй, угольщикам придётся на руках нести его к трону…
Его Поджаренное Величество король Гилберт Первый.
Герти лихорадочно пытался сообразить, как выбраться из клетки. Но мозг, парализованный страхом, действовал вяло и медленно, как наглотавшийся успокоительных таблеток старик. К тому же, даже возникни в нём блестящая мысль, оперировать было бы нечем. Весь арсенал Герти, на который он не так давно возлагал надежды, оказался утрачен в силу различных причин. Трость с клинком так и осталась у Муана. Разряженный револьвер утащили угольщики. Автоматический пистолет достался Палёному вместе с осколками черепа и угольной трухой. На память о потайной кобуре с дерринжером у него самого осталось лишь саднящее ощущение на голени, следствие натёртой кожи. Впрочем, это ощущение, наверно, перестанет ему досаждать после того, как его ноги ощутят весь жар трона…
На всякий случай Герти тщательно обыскал свою одежду, перепачканную, как у бродяги и висящую клочьями, надеясь найти хотя бы позабытую портным булавку, но ровным счётом ничего не нашёл, если не считать болтавшихся в кармане патронов и собственного бумажника, чьё содержимое представляло собой несколько чистых листов, некогда бывших его командировочными документами. С таким арсеналом ему не справиться и с кухонной мышью. Патроны совершенно бесполезны без ствола, а из бумаги не изготовить ничего серьёзнее веера.
«Ты влип, Уинтерблоссом. Теперь ты по-настоящему влип. Остров долго вытаскивал тебя из неприятностей, как непоседливого ребёнка, но, видно, и ему надоело маяться с тобой. Он наигрался. И дал понять, что с него довольно».
Эту мысль, ноющую и неприятную, как несварение желудка, не удавалось выгнать из головы. И чем больше Герти размышлял об этом, тем сильнее убеждался в том, что именно так всё и обстоит.
Остров позвал его, испустив зов на особенной волне, недоступной для человеческого уха, но отчего Брейтман решил, будто Герти предначертано выполнить в Новом Бангоре какую-то миссию? Что, если он с самого начала был лишь покорной воле острова игрушкой? Остров попросту забавлялся тем, как лондонский деловод, слишком простодушный и наивный, чтобы замечать неладное, попадает в неприятности, которые сам же и обрушивает на свою голову. Как иначе объяснить то огромное количество самых невероятных и скверных историй, в которых он оказался замешан, сойдя три месяца назад с палубы «Мемфиды»?.. Остров забавлялся, вытаскивая его из лужи в совсем уже безнадёжных ситуациях, стрелки невидимых часов порхали, отмеривая тщательно выверенные порции невозможного для того, чтоб мистер Уинтерблоссом не сложил голову преждевременно. Но у всякой игрушки, будь она самой дорогой и купленной в лучшем универмаге Сити, есть существенный недостаток. Рано или поздно про неё забудут. Детям не свойственна ностальгия, они не ценят прошлого. Наигравшись с любимым плюшевым медвежонком или игрушечной яхтой, рано или поздно они оставляют своих любимцев валяться на садовых дорожках.
Быть может, остров по-своему тоже ребёнок, вынырнувший в океана небытия и слишком ветреный, чтобы иметь что-то общее с незыблемыми контурами материального мира, неумолимо зафиксированного в миллионах карт и атласов. Вздорный, легкомысленный, слишком непоседливый ребёнок, который творит то, что ему заблагорассудится и знать не знает о серьёзных взрослых вещах вроде законов физики, которые не дозволяется менять, и законах логики, сложных и скучных. Он попросту играется с часами нереальности Брейтмана, переводя стрелки как ему вздумается, и радостно смеясь, наблюдает за образовавшимся хаосом. Это ведь так по-детски… А серьёзные джентльмены из будущего ломают головы, убелённые благородными сединами, пытаясь разобраться, что тут, чёрт возьми, происходит. И никак не могут найти ответ.
Они безнадёжно забыли, как сами были детьми.
«Я игрушка, — подумал Герти, ощущая себя опустошённым, как автоматон с севшим зарядом, — Что-то вроде медведя с оторванной лапой. Мною наигрались. Всё кончено. Остаётся только предаться неутешительным размышлениям, наблюдая за тем, как песочные часы моей жизни отмеривают последние крохи песка…»
«Отличная мысль, приятель, если ты вознамерился превратиться в рождественского гуся с поджаристой кожей!»
Герти открыл глаза, точно его щёлкнули по носу. Эта вторая мысль
