В 17:00 Уэйс принял решение направить на выручку Варгасу роту «Браво». Но боевой дух ее людей, и без того низкий, деградировал окончательно, когда их отогнали от грузовика с сухпайками и приказали погрузиться на десантные машины, которые поехали, прежде чем морпехи успели поесть. Примерно в 300 м от Дайдо противник открыл по ним огонь: морпехи спрыгнули с машин и залегли. Новый командир роты и его радист попытались поднять людей и заставить их двинуться дальше, но их никто не послушал. Вскоре рядом с капитаном взорвалась граната, разворотив ему плечо, после чего единственным офицером в роте остался молодой неопытный лейтенант, который принялся истерически кричать в радиоэфире: «Помогите нам! Мы окружены! Они повсюду! Они нас всех перебьют!» Джей Варгас вышел на связь и попытался его увещевать: «Слушай меня, Браво, успокойся, я недалеко от вас. У вас все в порядке. Стяни своих людей и поговори с ними. И хватит орать».

Было очевидно, что от роты B больше не следовало ожидать каких-либо активных действий. Тем не менее ее краткосрочное вмешательство ненадолго отвлекло внимание северовьетнамцев, что позволило Варгасу и его оставшимся людям передислоцироваться на 200 м на восток на деревенское кладбище, где под прикрытием могильных холмов они сумели пополнить запасы амуниции. На протяжении всей ночи благодаря поддержке артиллерии, под светом осветительных бомб, они отбили несколько пробных атак. Капитан прикончил одного вражеского солдата, который упрямо бросал гранаты даже после того, как в него попало несколько пуль.

Незадолго до того как рота «Браво» застряла на подступах к Дайдо, на поле битвы прибыла четвертая рота 2-го батальона, которую полковник Халл запоздало вернул в распоряжение Уэйса. Ротой Е — «Эхо» — командовал Джим Ливингстон, опытный офицер из Маккра, Джорджия, который не терпел идиотов, трусов, слабаков, курильщиков травки и любил устраивать для своих людей тренировочные забеги в бронежилетах. «Моя мать была сильной женщиной, — с гордостью вспоминал он. — Она сумела выбить из меня всю дурь, когда я был крутым парнем и собирался превратить свою жизнь в дерьмо»[993]. По словам рядового Майкла Хелмса: «Мы винили капитана во всех наших бедах, потому что он всюду вызывался добровольцем — понятное дело, вместе со своей ротой. Мы были уверены, что его ждет либо медаль Почета, либо смерть. Между собой мы ворчали, что он всех нас заберет с собой в могилу, но при этом уважали его»[994]. Уэйс считал Ливингстона «прирожденным воином» и говорил, что тот обращается со своими людьми «жестко, но с любовью».

Во время трехкилометровой транспортировки по реке на юго-восток рота Ливингстона потеряла от вражеского огня нескольких человек, включая одного сержанта, которого все ненавидели и были рады от него избавиться. После высадки на берег они переправились через глубокий ручей — самые рослые морпехи выстроились цепью и взялись за руки, а их низкорослые товарищи, держась за них, перебрались на другую сторону, — и дошли до Анлака. По словам Уэйса, Ливингстону «не терпелось влезть в драку». Рота «Эхо» быстро выполнила первое задание — прикрыть отступление остатков роты «Браво». Как выразился Ливингстон, «этим парням из Браво… дали просраться»[995].

Таким образом, к вечеру 1 мая 2-й батальон 4-го полка Морской пехоты оставался заблокированным в огневом контакте с примерно равными силами ВНА. Последние имели важное преимущество, занимая хорошо подготовленные, укрепленные позиции. Со своей стороны, американцы, несмотря на мощную поддержку артиллерии и авиации, использовали тактику боя, которая была максимально выгодна для противника. Вызывает недоумение, почему полковое и вышестоящее командование не только не прекратило, но и, наоборот, настаивало на возобновлении атак, которые уже стоили ужасающих потерь. Коммунисты по-прежнему не демонстрировали никаких признаков того, что они собираются пересечь приток Бозьеу и двинуться на Донгха. Однако старшие офицеры продолжали требовать от Уйэса: «Вы должны наращивать давление!»

Но зачем? Причины, по которым нужно было продолжать эти атаки, не были понятны тогда — и остаются непонятны и сейчас. Вечером 1 мая в обоих лагерях шло интенсивное обсуждение того, что делать завтра. Командиры ВНА рассмотрели возможность отступления, поскольку было очевидно, что американцы не собираются оставлять их в покое. Но потом они пришли к выводу, что они здесь для того, чтобы «убивать американцев», а условия сражения при Дайдо как нельзя лучше подходят для этой цели. 6-й батальон 52-го пехотного полка понес тяжелые потери, однако 3-й батальон 48-го полка оставался почти нетронутым. В конце концов парткомитет постановил создать для командования завтрашним сражением объединенный полевой штаб во главе с заместителем командира 52-го полка и замполитом 48-го полка.

Уэйс собрал свою командную группу на берегу реки и сказал Ливингстону, что завтра утром тот должен взять Дайдо силами своей роты E и остатков роты G. Танков не будет, но им пообещали приоритет в воздушной поддержке. Состоявшееся на следующий день, 2 мая, сражение в полной мере заслуживает названия «героическое»: Ливингстон заработал долгожданную медаль Почета, которую он присовокупил к своим Серебряной и Бронзовой звездам. Приказав своим людям надеть на винтовки штыки — почти небывалое дело в современной войне, он вместе с ротой Варгаса двинулся в атаку. В 07:15, когда рота E находилась в 200 м от Дайдо, противник открыл огонь. Два взвода «Эхо» застопорились, но третий между ними прорвался вперед. Они заняли деревню и двинулись дальше, с трудом преодолевая каждый метр под интенсивным вражеским огнем.

Один морпех, выбежавший вперед из общей линии, получил случайный выстрел в спину от своего товарища, отчего в его разгрузочном жилете сдетонировали патроны. Бронежилет спас ему жизнь, но вскоре после этого он был ранен в живот пулей от АК-47 и, хотя та не затронула жизненно важных органов, с облегчением оставил поле боя. Еще один морпех на бегу получил в ногу сразу три пули и с размаху врезался в землю. Рядовой Маршалл Серна, марихуановый и кокаиновый наркоман со стажем, постоянно вымогавший дозы морфина у взводных санитаров, заслужил Серебряную звезду. Как и во всех сражениях, одни держались мужественно, другие — нет: один капрал вызвался отнести раненого в тыл и больше не появился. Когда комендор-сержант Джим Эгглстон попросил прятавшихся за могильными холмами морпехов помочь ему вытащить с поля боя смертельно раненного товарища, никто не двинулся с места — один только крикнул: «Слишком сильный огонь!» Тем утром было много ужасных сцен: рядом с бегущим морпехом взорвалась граната из РПГ, и его товарищи увидели, как в воздухе кувыркается оторванная нога.

В 09:14 Ливингстон доложил о взятии Дайдо ценой 10 убитых и 60 раненых: «„Эхо“ понесла довольно большие потери». Противник уже начал обстреливать новые позиции американцев из минометов, когда на «скиммере» по реке прибыл сам полковник Халл. Не допускающим возражений тоном командир полка заявил, что батальон должен «сохранить темп» и в течение часа взять соседнюю деревушку Диньто. Он пообещал, что механизированное подразделение ВСРВ одновременно начнет наступление по левому флангу. Уэйс предложил другой план: отправить свежие подразделения нанести удар с севера, чтобы выбить противника с укрепленных позиций и оттеснить его к американским позициям в Дайдо, заставив принять бой на открытой местности. Но Халл отверг эту идею и настоял на том, чтобы рота H продолжила наступление. В 09:55 75 человек под командованием «Скотти» Прескотта двинулись в атаку: им предстояло преодолеть 500 м по открытой местности. Лейтенант Вик Тейлор позже вспоминал: «День был безветренный, стояла ужасная жара. Мы выхлебали всю воду, которая у нас была… Пот тек ручьем, форма промокла насквозь. Под ногами с высохшего рисового поля поднимались клубы пыли. Оружие так накалилось на солнце, что едва не обжигало. Но стрельба почему-то затихла. Я подумал: возможно, это будет проще, чем я ожидал»[996].