комфортно. И качество тех ламп, которые в конечном счете попадают сюда, остается неизменно высоким. Есть и множество других механизмов, нацеленных на взращивание и поддержку избранных, у которых есть потенциал дойти, и отсев лишних. Башня сама по себе – отлаженный рабочий механизм.

– Как ты можешь это знать? – удивился я.

– Башня с самого начала строилась для этих целей, – ответил Крым. – И моя задача – помогать их выполнению. В меру своих сил.

– В том-то и дело, что твои силы позволяют лишь нагонять страху на таких, как я, – не скрою, я произнес это с удовольствием. – Но ты не можешь охватить все, и пока ты следишь за якобы главным, от тебя ускользают детали и частности. Вот ты знал, – повернулся я к нему, – что про Полутрупачи известно еще на Притязании: двое парней предупреждали меня о них. Так ли сильна и крепка Башня, если простые ребята в потрепанных креслах, окруженные ветхими книгами, знают то, что гораздо выше их?

Крым рассмеялся, его аж затрясло от смеха, и даже скамейка принялась раскачиваться чаще и сильнее, и ярче засияли электрические виноградины. Я сорвал одну и, уже ничего не боясь, с наслаждением проглотил. Ягодки определенно придавали бодрости и начинали мне нравиться. Но вот на Крыма я смотрел с недоумением – что его могло насмешить в моих словах? То, что он где-то недоработал, недоглядел? Да уж, смешно, ничего не скажешь.

– Мы так пугаем, – тихо сказал он, отсмеявшись. – Понимаешь? Тех, кто идет вверх. Отсеиваем лишних. Да, твои ребята знали, что есть какие-то там Полутрупачи – из якобы ветхих книг, которые были умело внедрены на их уровень и адаптированы под их сознание еще задолго до собственного выхода в мир. Но смогли бы они объяснить, где это? Как оно выглядит? Смогли бы они найти это место и показать? Нет и еще раз нет, – голос Крыма стал торжествующим. – Все, что они знают, – обрывочные сведения, которые спущены им сверху, о чем бедняги даже не догадываются, считая себя обладателями тайного знания, интеллектуальными первопроходцами. А подробности – те же координаты – им никто не собирался и не соберется спускать, так что все их знания не имеют никакого смысла, кроме одного. Догадываешься?

– Чтобы сообщить их мне?

Крым кивнул.

– Не только тебе, но в целом верно. Попав на Пребывание и увидев табличку с надписью «Полутрупачи», ты сразу понял, о чем идет речь, и в твоей голове возникло определенное, сформированное нами понимание. Ты понимал, что эти Полутрупачи немного отличаются от тех, какими они якобы должны быть, но перенес их свойства, о которых узнал раньше, на то, что видел вокруг. Но на самом деле нет вообще никаких Полутрупачей – ни тех, о которых прознали парни, ни тех, что ты видел на уровне Пребывания. В якобы ветхой книжке может быть написано все, что угодно Башне, а изготовить да прибить к стене табличку – дело, сам понимаешь, нехитрое. Так что не думай свысока о нашей Башне. – Кучерявый ухмыльнулся. – Здесь учтено все, любая информация, все сведения, просчитан каждый шаг, каждая эмоция. Помнишь, как в тебе заложили мысль, что те же мелики работают на энергии севастопольских небосмотров?

– А это так? – воскликнул я.

– Поди знай, – хитро улыбнулся Крым. – В мире все на чем-то работает. Но сама эта мысль рождала в тебе жажду знать, желание выяснить, а это давало тебе самому энергию, чтобы идти дальше. Здесь нет ничего, что не имело бы смысла и не служило бы главным целям. Смею заверить тебя, Башня действительно идеальный, отлично отлаженный, превосходно работающий механизм.

Его глаза блестели, будто те же виноградины. Он явно был доволен и собой, и тем, что говорил, и тем, как в целом обстояли дела в Башне. Признаться, и я был рад – оказаться причастным к такой Башне и исполнить в ней свою миссию было куда приятнее, чем в непонятном сумбурном мире, где бы отсутствовали порядок и смысл. Но меня все еще не отпускала обида.

– Как ты мог, с этими Полутрупачами? Ты постоянно мне гадил, но это – совсем уж мелко!

Кучерявый вскинул руки.

– Не бывает мелочей в таком серьезном деле! – возмутился он. – Скажешь тоже, гадил! И потом – отчего поминать к месту и не к месту мою работу? Не только я занимался ею. У меня были союзники! Ну, например, взять твою же Фе. На уровне Созерцания для отбора лампы лучше всего подходит коварство, Былое не даст соврать, и без участия женщины в таких вопросах просто не обойтись! Вот я и завербовал ее и, надо сказать, многому научил. Без нее мы бы не справились, Фиолент!

Эти слова заставили подскочить – я резко оттолкнулся от спинки и спрыгнул на пол; скамья закачалась вместе с Кучерявым, и снова ослепительно засияли гроздья. Фе работала на Кучерявого! Она обманывала меня, а я велся, я слушал ее, шел за ней, я, наконец, полюбил ее. Но все, что она делала, – она делала для этого Крыма, следуя его указаниям, она действовала в его интересах!

Было очень больно, и только теперь, когда приключение кончилось, я могу говорить об этом спокойно. Но там, возле качелей, в компании человека, которого я так долго считал врагом, мне стало настолько плохо, что не нашлось бы слов, чтобы описать это.

Но Крым не стал утешать меня – и поступил правильно. Он только слез со скамьи и медленно отправился дальше, за постамент с качелями, в совсем уж непроглядную мглу, ближе к сырым камням, оставляя мне выбор: идти за ним или…

Было ли это «или»?

– Девушка действовала примерно так же, как и все мы, – невозмутимо продолжал Крым. – Она убеждала нашего Фиолента в том, что ему грозит опасность, а потом выручала. Ты чувствовал ее поддержку, в тебе росла уверенность. Благодаря ей ты становился лучше. Опасности, исходившие от меня, которые ты не мог преодолеть сам, помогала преодолеть она. Все это было нужно для того, чтобы помогать тебе идти, но ты даже не знал ничего – для тебя Феодосия просто была подругой. Но в Созерцании она сыграла другую роль: тебе слишком понравилось там, и, если бы не уговоры Фе, ты вряд ли бы оттуда выбрался.

– Но она уговаривала меня остаться с нею, а не идти наверх! – недоуменно воскликнул я, догоняя Крыма.

– Именно, – согласился тот. – Фе действительно не знала, что выше Созерцания, но она и не желала это знать. Ее задача была убеждать тебя в том, что там нет