в паху, на кончике перенапряженного за гранью допустимого все еще возбужденного члена и потяжелевшим яичкам. Мучительно и сдавленно застонав — потому что кричать сил уже не было — Синдзи перекатился на бок, уже не ощущая, как заныли затекшие плечи и запястья, грозя вывихнуться окончательно, и лишь потом сквозь слезы тихо заскулил.

И вот когда отчаяние наполнило его душу, затмило шторм невыносимых чувств, агония вдруг прекратилась так же легко, как началась, оставив после себя, словно эхо, болезненное покалывание между ног и скручивающее давление в животе. Однако эти ощущения казались блеклой тенью той муки, что он пережил только что, да еще стократ умноженной неподконтрольным и не в меру своенравным воображением. Его мозг неспешно и неохотно стал склеивать пошатнувшийся разум, приводя мир в порядок и попутно успокаивая пульс, как будто заботливой рукой поглаживая чрезмерно разошедшееся, а сейчас сжавшееся в стальных цепях сердце. Ценой этого была лишь полная потеря чувства времени, поэтому, когда шум в голове затих, сковавшие тело иглы отпустили и грудь вновь наполнилась воздухом, Синдзи не мог даже представить, сколь долго он пробыл отключенным от реальности. Где-то далеко тело просигнализировало, что его вновь переворачивают на спину и что-то делают с онемевшим членом, он даже слышал четкий и до рези в ушах знакомый голос, но усилием воли заставил себя сосредоточиться только на своих мыслях, не видя ничего, кроме черного омута в центре своей души. Он думал, он переживал, точнее даже пережевывал бурлящие на сердце впечатления, память ощущений, чувств, Мари, Каору, себя, и он перестраивал намеченные планы. Он прислушивался к самому себе.

«Итак, я снова здесь. Нехорошо отключать мысли в самый напряженный момент. Еще чуть-чуть, и я бы не смогла себя сдержать».

Синдзи распахнул глаза.

— Я говорю, еще чуть-чуть, и я бы не смогла себя сдержать, — повторил ему голос над ухом. — Ты что, вообще меня не слушаешь?

Мари поправила лямки бюстгальтеров на плечах, подтянула чашечки к грудям и, зыркнув в его сторону, обиженно надула губки.

— Ну балда… Мог яиц лишиться, а ему хоть бы хны. И чего я перед ним тут распинаюсь?..

— Я все равно догоню тебя… — тихо произнес Синдзи.

Девушка замерла, чуть сдвинув брови и вонзив в него острые, блестящие под очками стальные глаза.

— Поговори мне еще тут. — Ее голос словно окатил ледяным душем, но тут же лицо девушки расцвело в ее обычной, не поддающейся разумному осмыслению радости, и она уже гораздо мягче и веселее произнесла: — Игра еще не окончена. Свою ставку ты отыграл, посмотрим, как справишься с другими. И да, птенчик, забыла сказать одну вещь.

Она наклонилась прямо к его лицу, обдав едва ощутимым фруктовым ароматом мокрых от только что принятого душа волос.

— Боль может быть не только в теле. Ты увидишь.

И тут Синдзи ощутил, как Мари коленями развела его бедра в стороны, одной рукой резко подтянула его ногу, а второй приложила что-то к его заду. Он не успел даже понять, что происходит, как вдруг почувствовал резкое давление проникающего в анус предмета, очередную вспышку боли, которая пронзила тело скорее не своей остротой, а памятью пережитых ощущений, и Синдзи сдавленно пикнул, но вдруг предмет исчез из его нутра так же стремительно, как туда попал.

— Готово, — произнесла довольная Мари, помахав перед его лицом влажным вибратором с короткой приплюснутой головкой. — Ничего не ощущаешь?

Синдзи, чье напряжение уже успело иссякнуть, с неприятной тревогой в теле поерзал на полу, убедившись, что его руки так никто и не удосужился развязать, как вдруг ощутил внутри живота — в глубине прямой кишки — прохладное покалывание небольшого твердого предмета.

— Ключ в тебе, — улыбка Мари стала такой широкой, что по телу прошла волна жуткой дрожи. — Как ты его достанешь — твоя проблема. Можешь подождать, пока он выйдет естественным путем, но я бы не стала затягивать с этим процессом — мы в чужой квартире, и черт его знает, когда вернутся хозяева. Можешь как-то выкрутиться сам, хотя без понятия как, а можешь прибегнуть к помощи этого.

Она кивнула в сторону Каору, что, как и в самом начале, сидел под окном во все той же черно-белой одежде, на которой теперь различались белесые влажные разводы. Только теперь его нога была прикована наручником к радиатору, основательно ввинченному в стену.

— В общем, все в твоих руках, — подмигнула она опешившему Синдзи. — Я пока сбегаю по своим женским делам и приготовлю следующую партию. Жди звонка, милый.

Поправив бюстгальтер, она накинула блузку, завязала галстук и надела на голову обруч, затем с тихим шорохом ткани о тело поправила свежие чулки, медленно погладив их ладошками по всей длине упругих бедер, и, задумавшись на некоторое время, все же натянула на себя трусики, нарочито медленно, демонстрируя Синдзи каждое движение их воздушных складочек, трепет рюша о гладкую кожу и скольжение кружева по пухлым наливным губкам, идеально легшим под полупрозрачную ткань. Терпеливо, с грациозным движением бедер и некоторым соблаговолением во взгляде подождав, пока тот оторвет от ее киски глаза, полные животной жажды крови, и вопьется ими в лицо, мысленно уже пожирая ее тело с потрохами, Мари блаженно закатила глазки и приложила кончики пальцев к щечкам, будто только что отведала сладкое лакомство, а затем бархатным голосом произнесла:

— Синдзи, дорогой, я от твоего взгляда сейчас снова потеку. Пожалуйста, не надо, только что ведь надела свежий комплект белья. Ах…

Вздохнув умильно, она послала ему воздушный поцелуй и неспешно двинулась в сторону выхода, на пути бросив:

— Решение твоей проблемы с полицией лежит на кровати в соседней комнате. Хотя какой у тебя выход, хи-хи…

Ее звонкий смешок стих за закрытой дверью, и комната погрузилась в гробовую тишину. Каору, не шевелясь и даже не моргая, внимательно следил за Синдзи, впрочем, не буравя его взглядом до нервной дрожи, а будто бы подбадривая или утешая. В любом случае, он ощущал только исходящее от него приятное тепло вместо ожидаемого смущения или раздражения, не вполне четко представляя, почему так происходит. Возможно, причиной тому было полное отсутствие оценки или критики в его взгляде, которую так чутко и болезненно ощущал Синдзи ранее в незнакомых и ненавистных людях, или еще проще — самую обычную искренность, не пытающую скрыть свои чувства, даже когда вся правда о нем перестала быть секретом.

— Сможешь достать ключ? — спросил Синдзи.

Брови Каору