− Вот бабуля-то у тебя мудрая! Ты Таньке что-нибудь сыграй – и сразу дело пойдёт!

− Так. Я женат пока ещё, а Татьяна Олеговна вчера была ещё замужем.

− Да она и сегодня замужем. Только она за этим мужем, как в казарме, с этим его “за родину, за главнокомандующего!” Так что я бы на твоём месте уже вовсю действовала…

− Боюсь, закончится атомным взрывом. Как рванёт – так и костей не соберёшь.

− Ещё как соберёшь! Главное – не ссы, – она подмигивает, – Я на твоей стороне.

Сашка фыркает, но как-то по-мальчишески, будто над ним подтрунивает кто-то из взрослых.

− Свечку держать будете?

− Иди уже давай, а то, смотрю, засиделся!

Она поднимается из-за стола и решительно направляется в прихожую.

9

Всё-таки финский акцент маму иногда выдавал с потрохами.

− Всю осень тридцать девяатого СССР и Финляндия вели переговооры. Сталин решил во что бы то ни стало отодвинуть границу от Ленинграада. Старая граница проходила всего лишь в двадцати километрах отсюда, по реке Сестре. Там, где сейчас станция Белооостров.

Сегодня она особенно похожа на финку: красно-белая кофта в сочетании с зеленовато-коричневой юбкой. Ещё только чепчик какой-нибудь на голову – и можно отправляться в этнографический музей, в раздел “финно-угорские народы”.

− На одном из раундов Сталин сказал буквально следующее: мы ничего не можем поделать с геограафией, так же, как и вы. Поскольку Ленинград передвинуть нельзя, придётся отодвинуть от него подальше граниицу…

За спиной у мамы, на доске, прикреплена карта под заголовком “Советско-финляндская война 1939 – 1940 гг.” Словосочетание, от которого у Артура ломит шею, словно через неё пропускают ток. С каждым движением, с каждой новой маминой фразой боевые действия будто разворачиваются у него внутри, будто его взрослеющее тело пытается упрятать в себя всех этих солдат по колено в снегу, чёрно-белые лапы сосен, бесформенные камни, из которых состоит Линия Маннергейма.

− Карл Густав Эмиль Маннергейм, в прошлом – генерал-лейтенант русской армии, после провозглашения независимости Финляндии вернулся туда и там сделал очень успешную военную, а потом и политическую карьеэру. Практически сразу же возглавил армию и к сороковому году был фельдмаршалом. Ещё в двадцатые гооды финские военные начали строить комплекс оборонительных сооружений на Карельском перешейке параллельно советской границе от Финского залива до Лаадоги.

Артур отводит взгляд от материнской фигуры и переводит его за окно. Вон там, где по вечерам светлеет край неба, за лесными массивами, болотами и метастазами деревень, его предки строили Линию Маннергейма: укладывали валуны среди сосен, чтобы через них не прорвались танки, рыли окопы и доты, натягивали колючую проволоку, и вот теперь он хочет накрыть эти доты своим телом, чтобы они не чернели и не кровоточили там, посреди сказочного изумрудного леса.

“Если предложить Дане сесть в электричку и поехать на Линию Маннергейма, она согласится или нет?”

“Нет, конечно! Ты совсем дебил или как?”

Диалог, звучащий у Артура внутри, заканчивается, едва начавшись. Дана сидит с наушником в одном ухе. Вторым мимоходом слушает Татьяну Олеговну, что-то пишет в тетради. Артур знает её почерк не хуже своего: довольно мелкий, угловатый, словно стекающий по тетрадному листу. Как-то раз он даже пробовал его подделать, но получилось плохо, как, наверное, многое получается плохо в пятнадцать. Мама как-то говорила: когда она была школьницей, все писали друг другу записки. Их можно было хранить и всё время смотреть на почерк. Теперь хранится лишь переписка в воцапе – и то, какая там переписка!

“Ты идёшь в столовую?”

“Зачем?”

“А зачем туда ходят? Есть, чай пить”.

“Я не голодна”.

“Может, ещё проголодаешься?”

Смайлик: девичья фигурка, закрывающая лицо рукой. Этот смайлик хранится в его телефоне примерно как плохая оценка: вести диалог ты не умеешь, сиди уж лучше, в окно смотри!

− К ноябрю переговоры окончательно зашли в тупик. На одном из последних раундов Молотов заявил финнам: мы, гражданские, не достигли никакого прогресса. Теперь слово будет предоставлено солдаатам. Запомните эти слова!

“А представь, что она всё-таки согласилась поехать с тобой на Линию Маннергейма. И что ты будешь там с ней делать?”

“Я скажу ей: эта линия давно не даёт мне покоя. Мне кажется, она проходит через всю мою жизнь. И если я обниму тебя здесь, у этих камней и сырых разорённых дотов, войны не будет ни в прошлом, ни в будущем. Ведь я так тебя люблю!

Смайлик: девичья фигурка, закрывающая лицо рукой. Тело снова дёргается, будто бы нависая над дотом.

− Днём двадцать шестого ноября советские военные устроили провокацию около деревни Майнила, – мама снижает голос, подходит к карте и обводит точку, – Сегодня это почти на границе с Питером, а в тридцать девятом здесь проходила государственная граница. В то время, когда я училась в школе, никто не ставил под сомнение, что провокацию организовал СССР. Это признавал даже Хрущёв в своих воспоминаниях. С советской территории произвели обстрел советской же погранзаставы, но так как в том месте граница делает крутой изгиб, в прессе ситуацию представили так, будто деревню Майнила обстреляли финны и погибли четверо красноармейцев. В девяностые всё это было известно примерно так же, как и то, что не было никаких двадцати восьми панфиловцев под Москвой, – мама останавливается и вздыхает. У неё вдруг совсем пропал финский акцент, – Но сегодня всех, и меня, прежде всего, обязывают говорить, что точно неизвестно, кто именно устроил провокацию. И, возможно, финны всё же виноваты. Так что я вам рассказала, как было на самом деле, а вы заодно запомните, как нужно отвечать на экзамене…

− Вы учите нас, как правильно врать?

Агния. Её неизменный густой зрелый голос, идущий из большой, уже сформировавшейся груди.

− Врать тебе в жизни ещё знаешь сколько придётся? Ты даже представить не можешь. Так что лучше научиться врать сразу, пока вам ещё безопасно в силу нежного возраста.

− Теперь у меня есть официальное разрешение врать. Это революция! Ооо!

Класс отвечает овациями. Артуру кажется, ещё мгновение – и все начнут его освистывать и тыкать в него пальцем как в сына учительницы, которая врёт сама и призывает к этому остальных. Когда-то в его хельсинском детстве мама и ему говорила, что врать нехорошо. Видимо, скоро она объяснит ему, что стрелять – это тоже благо, смотря в кого и зачем.

“А если бы ты стал солдатом, ты хотел бы, чтобы Дана была фронтовой медсестрой?”

“Хотел бы. А что бы мне ещё оставалось?”

“Какая сторона Линии Маннергейма тебе ближе? По какую сторону фронта