Рык получился громче, чем он планировал, и Граймс дернул беглянку за угол и перешел на шипение.

— Так вот, — продолжил тихо, — какого гхарра…

— Я не переставляла.

— Врете, — прибил девчонку взглядом.

Ох уж эти любительницы порядка, с полным бардаком в личной жизни!

— Я настоящую «Жетемию» убрала в коробку. И на дальнюю полку в самый край задвинула, — пояснила она торопливо. — А к тоникам вашим… Ох, я, наверное, машинально.

— Так… и что вы? Машинальная моя? — поторопил ассистентку, заслышав тяжелые шаги по коридору.

Ее голубые (впрочем, обычно зеленые) глаза в ужасе расширились.

— Я взяла ваше тонизирующее снадобье и подкрасила розовым. Этикетки переклеила и подписала «Жетемией», — шептала девушка, поспешно уводя его за другой угол. — Хотела вернуть на полку, где у нас обычно «любовные» стоят. Но задумалась и… Я ведь знала, что внутри тонизирующее. И по весу флаконы такие же. Вот и поставила к тоникам, наверное.

— И зачем же вы, моя… голубоглазая, это все попереподписывали?!

— Так чтобы в ночь весенних даров непоправимого не случилось! — воскликнула она взволнованно. — Чтобы настоящую «Жетемию» никто случайно не выпил. И намеренно — тоже.

— Непоправимое тем не менее случилось, — ноздри Граймса затрепетали. — Я ее выпил!

— Но не ее же? Не из коробки? — щебетала мисс Лонгвуд, раскрасившая его последние ночи крайне волнительными событиями.

— Да Варх теперь разберет! Если не из коробки, тогда какого гхарра?..

— Какого гхарра что?

— Забудьте, — отмахнулся в сердцах и максимально язвительно хмыкнул. Надо было хоть куда-то сцеживать скопившийся яд. — У вас, как я посмотрю, своих проблем хватает.

Он уже собирался отпустить беглянку, как вдруг вспомнил про еще одну «жертву» чьей-то безобразной халатности. И задержал мисс Лонгвуд за дрожащий локоток.

— Сдадите меня? Им? — она шумно набрала воздуха носом.

— Не собирался. Бегайте сколько хочется, — великодушно разрешил Граймс. — Я тоже, признаться, сегодня сбежал с работы… Это весьма бодрит. Но мне от вас нужна услуга, Алисса. В обмен на молчание.

— Какая? — послушно уточнила ассистентка, оставившая его без помощи и выходных.

Но, может, Эльза и права. Конечно, права. Если девушка бежит от Кристиана Вейрона, у нее есть на то причины.

— В ночь весенних даров студенты Райса проводили необычный виззарийский ритуал. С… кхм… «преподавательским барахлом», — процитировал он магистра и пытливо уставился на девушку.

— Ах, эти… эти! Еще как проводили, — прошептала возмущенно. — Заколку мою украли. И гребень мисс Донован. И…

— Там была расческа?

— Я не…

Эльза жаловалась той ночью, что у нее пропала расческа. Это так взволновало преподавательницу, словно аксессуар был изготовлен не меньше, чем из чистого золота. И присыпан розовыми крыльями трисольских фей.

— Давайте так, мисс Лонгвуд, — подтянул раскрасневшееся лицо к своему помятому носу. — Сейчас вы идете в кабинет магистра и тихонько берете оттуда все барахло, что было в пентаграмме. Приносите мне и обмениваете на мое великодушное молчание. Договорились, «иномирянка»?

— Договорились, — кивнула она, недовольно хмурясь.

Граймс и сам бы предпочел не рыться в чужих вещах. Однако в этой игре давно не было никаких правил, а главным призом являлась истина. Которую он готов был получить любой ценой.

***

Алисса сдержала слово. Спустя час, когда его кабинет был оставлен гостями и передан в распоряжение главного целителя, девушка вернулась с полными карманами чьих-то личных вещей.

Медальон, гребень, часы, ручка, сшиватель аур… Студенты к своей шутке хорошо подготовились. С огоньком.

— Это все, что было? — поднял подбитый глаз на младшую целительницу.

— Заколку я оставила себе. Не забудьте вернуть магистру, как наиграетесь, — упрямо потребовало голубоглазое наваждение и скрылось за дверью.

Граймс устало поднялся с кресла и добрел до шкафа со снадобьями. Осмотрел полку с тониками, впереди которых выстроилась стройная шеренга розовой «Жетемии».

Открыл первый подвернувшийся флакон, понюхал, осторожно попробовал на язык. Аккуратно снял этикетку, наклеенную поверх надписи «Восстанавливающее снадобье А.Г.».

Достал из глубины коробку, набитую похожими бутыльками. Сравнил запах, цвет… Значит, вот почему он ночью не ощутил разницы во вкусе. Тоник и был тоником. Просто подкрашенным.

И личных вещей Эльзы в той пентаграмме не было… Ни одной самой захудалой расчески.

Тогда какого гхарра его до сих пор не отпускает? А в груди бухает так остервенело, будто бы он, главный циник Эррена, влюбился совершенно по-настоящему?

Глава 9

Эльза Хендрик

Вчера я плакала. Впервые за долгое время плакала. И со слезами приходило странное облегчение. Словно заковыристое проклятье, все эти годы лежавшее на моих плечах, рассыпалось щекотной пылью и опало на мокрый зеленый мох.

И сама не смогла бы объяснить, чем вызван вархов потоп, который я устроила в оранжерее-лаборатории без всякого поливального артефакта. Радость смешалась с болью, наслаждение с горечью, обида с освобождением…

Я понимала, что рано или поздно действие ритуала, столкнувшего нас с Альваром, закончится. Оставив лишь послевкусие, которое будет одновременно горьким и сладким. Я вновь возведу крепкий барьер, он вновь начнет плеваться в него остротами, пробивая защиту… Филия отцветет, и даже розовые лепестки не будут напоминать о случившемся.

Пожалуй, я втайне буду тосковать по этим минутам. Может, не совсем настоящим. Может, вызванным ошибкой в виззарийской пентаграмме или чьим-то неверным переводом…

Но разве было в моей жизни что-то более настоящее, чем этот мокрый мох, ласкающий щеку? И жаркий недовольный шепот в ухо, что «вархова Эльза умудряется слепить даже с выключенной аурой»?

Вспомнит ли сам Граймс хоть когда-нибудь о минутах страсти под фиолетовыми светильниками? Да нет, вряд ли у главного целителя академии много лишнего времени, чтобы перебирать список «встреч» за всю жизнь.

Вчера мне отчего-то казалось, что это случится утром. Эффект от ритуала рассеется, шутка обратится звонким смехом. Точно… Это будет на рассвете.

Пытаясь растянуть мгновения, пока мое тело еще горит, пока в груди в странной анжарской польке припускает сердце, я пришла в целительский корпус. Кресло Граймса пахло этим несносным мужчиной, во второй раз сбежавшим из «постели».

Я вытерла хлюпающий нос салфеткой, продышалась, прогоняя ненужную сентиментальность. Выбросила скомканную бумагу в урну и наткнулась глазами на розовые осколки.

Я видела такие уже. Десять лет назад. От бутылька, что выпал из кармана Вейрона на каменный алтарь забытого храма. Дрянные воспоминания вернулись. Догнали меня даже здесь, даже в «безопасном» месте.

Док не стал отпираться. Не стал рассыпаться в ненужных извинениях. За что стоило ценить Альвара Граймса — так это за прямолинейность, режущую порой с хирургической точностью…

Наутро стало больнее. От отрезвляющей реальности, от «Жетемии», вновь