Шрифт:
Закладка:
Видно, наше стремление написать не литературный сценарий, а изложить на бумаге будущий фильм и произвело на профессора благоприятное впечатление. Мы, наверное, выбрали из всего романа такие эпизоды, которые составляют память о романе для очень многих.
«Любимая моя мысль в этом произведении, – писал Толстой, – есть мысль народная». И я помню, сколько труда Бондарчуку стоило воплощение этой «любимой» мысли, сколько сил было положено на то, чтобы возникло это восприятие потока народной жизни, восприятие её движения, движения безостановочного, всё и вся преодолевающего на своем пути. Сергей шёл к воплощению этой «мысли народной» как через любимых героев Толстого – Кутузова, Наташу с её хлопотами о каретах для раненых, – так и через всё движение сюжета, где явлена жизнь народа в тяжелейшую для него эпоху. Это ощущение народа, у которого есть своё понимание добра и зла, своя оценка красивого и некрасивого, чрезвычайно волновало Толстого. А для Бондарчука это чувство народности являлось даже не камертоном, а колоколом, по которому он выверял всю свою работу. Когда сегодня у меня спрашивают: «А вот сейчас мог бы кто-нибудь снять такое?» – я уверенно отвечаю: «Нет!». И не только потому, что нет таланта такой мощи, как Бондарчук, а ещё потому, что совершенно нет в нашем новом кино того явления народной жизни, которого так безустанно и скрупулёзно добивался Сергей Фёдорович…
Разные люди помогали нам так, будто мы снимали фильм об их жизни. В какой бы музей ни пришли, на все просьбы откликались. Когда Бондарчук обратился за помощью к армии, то вмиг среди военных нашлись поклонники Толстого, его, если так можно выразиться, болельщики, которые, например, по Уставу ХIХ века воссоздали нам точь-в-точь батарею Раевского. Когда снимали дуэль Пьера с Долоховым, на съёмочную площадку пришли старые петербуржцы с чемоданчиком, где лежали два дуэльных пистолета. «Возьмите, – сказали они – это сохранилось у нас дома, здесь всё настоящее». Когда в газетах напечатали объявление, что группа «Войны и мира» ищет Наташу Ростову, «Мосфильм» завалили мешками писем, в которых были вложены фотографий девочек. Некоторые присылали своё фото даже нагишом, некоторые ходатайствовали не за себя, за подружек.
Но Наташу нашли не по письмам, а в Ленинградском балетном училище. Я увидел нашу Наташу – Люсю Савельеву – в первый же час её первого появления на студии – на стареньком диванчике рядом с главным режиссёром по монтажу Татьяной Сергеевной Лихачёвой сидела девчушка в одежде с чужого плеча, замёрзшая, с красным носом. А через день, когда она в костюме и гриме встала перед камерой, произошло чудо: Люся на глазах преобразилась в Наташу и затмила своим обаянием всё вокруг.
Большая проблема возникла у Сергея с исполнителем роли Андрея Болконского. Он пробовал Юрия Соломина, Эдуарда Марцевича, а утвердить хотел Олега Стриженова, но тот по причинам чисто личного свойства отказался. Тогда Сергей остановил свой выбор на Смоктуновском и очень хотел его снимать. Иннокентий был согласен. Однако Фурцева настоятельно уговаривала Бондарчука, чтобы князем Андреем в картине стал красавец и любимец советского народа Вячеслав Тихонов. Но Сергею в образе Болконского была нужна аристократическая холодность, которая была в органике Смоктуновского и которой недоставало в Тихонове. Наверное, Иннокентий и сыграл бы Андрея, если бы в параллель не пробовался у Г. М. Козинцева в картине «Гамлет». Козинцев, узнав о твёрдом намерении Бондарчука в отношении Смоктуновского, позвонил Сергею:
– Я столько лет шёл к «Гамлету»! А теперь картина под угрозой закрытия: не будет Иннокентия Михайловича – не будет фильма!
Бондарчук с огромным уважением относился к режиссёрам старшего поколения: и к своему учителю С. А. Герасимову, и к С. И. Юткевичу, и к М.И Ромму, Ф. М. Эрмлеру, Л. Д. Лукову, Б. В. Барнету. Не мог он отказать Григорию Михайловичу Козинцеву в его просьбе. А заодно и пожелание министра культуры было удовлетворено. Роль князя Андрея в «Войне и мире» сыграл Слава Тихонов, впоследствии ставший поистине народным артистом.
Почему Сергей сам сыграл Пьера? Ведь он искал исполнителя долго. Кончаловский обиделся, что Бондарчук не взял его на Пьера. А Сергей был убеждён, что Пьер – это и есть картина. Он – её звучание. Всё понимание Толстым и жизни, и Бога идёт через Пьера.
– Если артист, пусть даже хорошо, но лишь сыграет роль, если в нём внутренне не живёт это толстовское понимание, мы потеряем картину, – рассуждал Бондарчук.
В итоге ему пришлось самому и Пьера играть, и «от автора» толстовский текст читать. Конечно, картина – это он. Например, что такое вступительный текст? «Все мысли, которые имеют огромные последствия, всегда просты. Вся моя мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое. Ведь как просто…» Это не авторский текст, это – слова Пьера. В финале романа он «готовился стать декабристом»: ездил в Петербург на встречу с товарищами, возвращаясь в Москву, говорил жене Наташе: «Пусть одно будет знамя – деятельная добродетель. Ведь все мысли…» Эти слова Пьера мы вынесли в эпиграф к фильму и в финал. Это очень важные слова, и они прозвучали за кадром в блистательном исполнении Сергея.
На вопрос: «Что такое искусство?» Толстой отвечал: «Искусство объединяет людей вокруг любви к правде, добру и красоте». Эта идея была Сергею очень по душе. Как и запись в дневнике Толстого: «Божественный поток – вот он, всегда рядом. Надо только вступить в него». Это чувство правды жизни, чувство развития жизни было предельно важно для Бондарчука. Он понимал, что нельзя купаться в тексте, наслаждаться им. Наслаждаться Толстым должен зритель. Подвести его к этому наслаждению – в этом он видел свою задачу. И выполнял её, потому что был наделён поразительным чувством правды. Как и поразительным чувством красоты. Вы посмотрите военные сцены «Войны и мира», там каждый кадр – потрясающая реалистическая картина. Это что, само собой, стихийно произошло? Это в полную силу проявлялись чувство правды и чувство красоты, заложенные в нём природой. И это признавали все, кто шёл за ним в этой напряжённой работе.
Съёмочная группа «Войны и мира» – это была особая группа. Как сценарист я сделал более двадцати фильмов, но такого родственного воспоминания о людях, с кем встретился на той картине, у меня больше нет. Вот, скажем, мудрец, светлая душа