Шрифт:
Закладка:
– Панов! Вот ты где! Тебя срочно к телефону.
– Девушка! – Степанов вспылил. – Неужели вы не видите, что здесь идет экзамен?!
– Вижу. Но… Панову звонят из Генеральной прокуратуры СССР!
А вот и Калиниченко объявился. Потому что повестку мне так и не принесли, подвел ментов информатор. Я пожал плечами, посмотрел сначала на профессора, потом – на Верочку:
– Передайте, что я не могу. У меня экзамен. Перезвоню им через час… а может, и через два. Пусть оставят номер телефона.
Надо было видеть глаза секретарши. Да и Степанова тоже. Я опять оглянулся. Шишкина была белее мела. Что-то сигнализировала мне лицом, но я не понял, что именно.
– Ставлю вам… четыре! – Профессор вытащил из внутреннего кармана перьевую ручку, поставил автограф. – Есть огрехи в ответах.
Что ж… История, как я послал Степанова, а он мне поставил четверку, явно войдет в анналы Сеченки.
* * *
Следак-важняк сидел не где-нибудь, а в здании Генеральной прокуратуры на Пушкинской улице. И попасть туда оказалось сложнее, чем к генералу КГБ на Лубянку. Во-первых, рядом не запаркуешься. Стоило Лизе подрулить к обочине, как выскочил милиционер, замахал руками. Пришлось проехать дальше.
– Я дождусь тебя дальше, встану у памятника Ленина. – Девушка попыталась меня поцеловать, но я увернулся.
– Вон мент пялится!
– Да он уже отвернулся!
– С меня два поцелуя вечером.
– Три! – Лиза присмотрелась ко мне. – Ты что-то холодный стал какой-то. Отстраненный. Из-за прокуратуры волнуешься? Там же ерунда, ты всего лишь свидетель.
– Из-за твоих новых ухажеров!
– Андрей! Это же Петька! Мы с ним с первого курса учимся. Ничего серьезного. Знаешь, сколько девок у нас на курсе по нему сохнет?
– Ах, Петька… Ну тогда это все меняет, конечно.
– Да ты ревнуешь! – Шишкина захихикала. – Как мило. Иди ко мне.
Лиза все-таки сорвала поцелуй.
– Сойдемся на полдюжине вечером. Компенсирую. Все, я пошел!
– Ни пуха!
Второй квест оказался посложнее – получить пропуск на проходной. Тут стояла очередь, женщина на выдаче работала, словно сонная муха. Народ волновался, ругался на тех, кто пытался пролезть мимо очереди.
Потом пришлось миновать два поста – один на входе, другой на этаже. И наконец вот я у заветного кабинета номер тринадцать. Счастливое число, чего уж там…
– Можно? – Я постучался и заглянул в дверь.
Бровастый, круглолицый Калиниченко быстро печатал на пишущей машинке. Каретка так и мелькала.
– Панов? Заходи, – махнул мне рукой следователь, кивнул в сторону стула. – Чай будешь?
Владимир Иванович, потянувшись, встал, налил чаю себе и мне. Подвинул поближе пиалу с сушками.
Сначала следак посмотрел мой паспорт, потом начал расспрашивать – биография, как оказался на месте преступления… Вставил лист в машинку, стремительно набил протокол допроса. Дал мне ознакомиться и подписать.
– Дело сложное, знаю, что у тебя был разговор с Циневым. – Калиниченко ловко хрустел сушками, попутно показывая мне пальцем, что кабинет «прослушивается». – Так что ситуацию ты и сам понимаешь. Возможно, придется поучаствовать в следственных действиях, не исключаю вызова в суд для дачи показаний. Ты не куришь?
Я посмотрел на подмигивающего следака, кивнул:
– Курю.
– Пойдем, посмолим.
Вышли мы не в курилку, а во внутренний дворик. Тут в снегу были протоптаны целые дорожки. Явно не мы первые нарезали «безопасные» круги в прокуратуре.
– Андрей, скажу тебя прямо: дело пытаются развалить. Прячут свидетелей, мутят с экспертизами. – Калиниченко закурил, закашлялся. – Тьфу, давно пора бросить. Все никак не получается.
– Попробуйте антиникотиновый пластырь. На Западе сейчас очень популярный способ. Размер пластыря можно уменьшать, постепенно сокращая дозу никотина до нуля.
– Да? Любопытно. Поспрашиваю на эту тему. А ты бойкий парень! Слышал, и Циневу помог с камнем.
– Как он?
– Уже прооперировали. Все хорошо прошло.
– Так что там насчет дела?
– Была встреча у Брежнева. – Следователь пытливо на меня посмотрел, вздохнул. – Андропов очень жестко говорил со Щелоковым, все были на взводе. Генеральный велел разобраться во всем Руденко. Непредвзято.
– А Руденко у нас…
– Надо бы знать такие вещи. Генеральный прокурор СССР. Роман Андреевич скинул дело мне, и мы уже тут уже много чего успели сделать.
– Слышал, поймали преступников.
– И даже получили признательные показания! – Калиниченко поднял палец вверх. – Но частичные. Линейные выгораживают свое начальство, им явно обещали УДО по линии ГУИНа, поддержку семьям.
– И как глубоко вы собираетесь копать? – поинтересовался я.
– Не будь дураком. Так глубоко, как прикажут. Руденко балансирует между Комитетом и МВД, но…
– …весы уже качнулись, – закончил я за следователя.
Мы уже сделали два круга, пошли на третий.
– Скажем так: жернова истории прокрутились, – покивал Калиниченко, – только непонятно, в какую сторону.
– И моя задача, чтобы они меня не перемололи…
Я всмотрелся в то, как резко затягивается «важняк». Неужели он сам боится? Поэтому так откровенен…
– Да и меня тоже, – вздохнул следователь. – А курить надо все-таки бросать.
* * *
Последняя неделя января выдалась на редкость удачной. Во-первых, со мной полностью расплатилась Бэлла. Перед самой эмиграцией дозвонилась до съемной квартиры, договорилась через Давида о встрече. Рубли в пачке были новенькими, хрустящими – ни одного порванного или разрисованного. Лицо женщины было, конечно, кислым, но я проигнорировал все эти мимические сигналы: бриллиант Бэлла продаст во много раз дороже, чем заплатила за него в Союзе. Еще и вспомнит меня с благодарностью.
Во-вторых, удалось договориться об отпуске с Лебензоном. На его лице также легко читались все эмоции («Можешь вообще не возвращаться»), но формальности были соблюдены. Мне даже без задержек выдали в кассе отпускные и, к моему удивлению, премию. Последнюю дали за выезд к необычному пациенту. Точнее, выезд сначала был самым обычным – гипертонический криз у женщины. Сделали кардиограмму, дабы исключить всякие нехорошие инфаркты с инсультами, померили давление. Томилина привычно дала ценные указания, я уколол магнезию в мышцу. Пока она заполняла карту вызова, я разговаривал с мужем – представительным мужчиной в импортном костюме. Хороший цэковский дом, видик, персидские ковры на стенах…
– Я по дипломатической части работаю, – рассказывал Антон Григорьевич. – Все в разъездах. А Машенька с Вадиком сидит, надрывается. Вот и прихватило ее. Спасибо, что приехали так быстро!
– А почему надрывается?
Несмотря на окружающий шик, в доме и правда чувствовалась какая затхлая, болезненная атмосфера.
– Сынок у нас с самого рождения болеет, – тяжело вздохнул муж. – И никто не может понять чем. И в ЦКБ уже были на консультациях, всех профессоров обошли… Была бы возможность за границу вывезти Вадика, но кто ж разрешит… Да и валюта нужна. В Европе все лечение за дойчмарки и франки.
– Пойдемте его посмотрим, – решился я.
Мать попыталась подорваться
