но ничего другого не оставалось, тем более он сам скучал в одиночестве и остро нуждался в компании. Все-таки, какой бы странной Мичи ни была, ее присутствие рядом как-то… успокаивало. Ее светлые волосы, непринужденность, вечный оптимизм и почти щенячья кротость вселяли в душу трепетную радость, от которой становилось теплее и веселее.

Сидя в мрачном, нетерпеливом ожидании, Хидео порывался вновь отведать желанного бэнто, но рис не лез в глотку – то ли от волнения, то ли просто от одного пресыщения одним видом еды.

Припомнился сон – точнее, он и не забывался, существовал где-то на периферии сознания, как вещь, суть которой давно позабыта, но которая все еще напоминает о себе.

Череп волка, волчий череп – время выбелило кости, сгладило углы, отчего свет лазурного неба голубыми тенями очерчивал впадины и покатые изгибы. Мысленно Хидео провел пальцами по кости, почти на физическом уровне ощущая шероховатую поверхность, испещренную царапинами и вмятининами. Он этот череп поцеловал – прямо в молочно-белые зубы. Он и сам не понимал, почему сделал это, почему из всех действий он совершил именно этот целомудренный, почти ритуальный поцелуй. Да, наверное все дело в том, что это был своеобразный ритуал – чтобы пройти дальше, нужно поцеловать усопшего.

Лазурное небо тоже что-то значит? Голубой цвет – цвет чистоты, непорочности, это цвет воды и небес. Как это привязать к тому, что он чувствовал во сне? Есть ли у этого какая-то трактовка? Голубой цвет – это, по сути, разведенный синий, а синий втягивает в себя зрителя, забирая его внимание без остатка. Чем темнее синий, тем глубже омут, в который он затягивает.

– Я совсем забыла, что ты обедаешь здесь, – Мичи торопливо подошла и аккуратно села рядом.

Хидео посторонился, отводя взгляд в сторону. После того что произошло в библиотеке, ему стало неловко на нее смотреть. Что она, интересно, подумала, когда увидела его побелевшее от ужаса лицо? Хотя он и считал ее странной, ему совсем не хотелось, чтобы она думала про него то же самое. Он же совсем не странный – типичный подросток с обычными проблемами. Его часто приводили в смятение глупые и пошлые шутки одноклассников, его сводили с ума миры, в которые он с головой погружался, но это никак не характеризовало его как личность. Хидео был, скорее, наблюдателем своей жизни, нежели ее непосредственным участником – он дружил с сумасшедшим Генджи, жил с сумасшедшей матерью и мечтал о сумасшедшей девушке. Традициям он не изменял.

Мичи сидела рядом, такая теплая и спокойная, взгляд ее без интереса блуждал по цветам, не задерживаясь надолго ни в одной точке. Лишь немного погодя Хидео заметил, как Мичи вцепилась побелевшими пальцами в край синей юбки.

– Слушай, – начала она, запинаясь, – сегодня у меня свободный вечер и… мне бы хотелось немного прогуляться. С тобой.

Движение головы вышло немного дерганным; Мичи повернула к Хидео лицо и внимательно заглянула в глаза, словно пытаясь найти в них ответ. Хидео поджал губы, тщательно взвешивая каждое слово, которое должен сказать.

– Почему я?

Она чуть оголила ряд ровных зубов и подалась вперед, сокращая и без того маленькую дистанцию между ними. Хидео подавил инстинктивное желание отодвинуться.

Она коллекционирует черепа животных, и это могло бы быть безобидным хобби, если бы не то обстоя тельство, что во сне Хидео уже имел дело с иной стороной подобного коллекционирования. Весьма… неприятной стороной.

На ум некстати пришла старая-старая сказка о кицунэ, которую рассказывала Хидео мама. Эту сказку он никогда не понимал – ее суть сводилась к тому, что богиня Инари, желая попасть в мир людей, попросила двух своих верных кицунэ найти семь душ для перехода. Кицунэ же, вместо того, чтобы выполнить задание, едва не погубили человечество, погрузив его в раздор и смуту.

Семь душ… это были не просто души, кицунэ собирали определенные архетипы: воин, монах, матерь, виновный, полукровка, правитель и мятежник. Целая коллекция.

– Потому что только ты смог обратить на меня внимание, – тихо проговорила Мичи. – До этого момента я чувствовала себя пустым местом.

Его глубоко тронуло это признание. Он и сам всегда ощущал нечто похожее – в младшей школе Хидео не замечали. Одноклассники помимо Роуко и Мио проявляли участие, не стараясь сблизиться с ним или подружиться. На вечеринки его не звали, в гостях у других он бывал редко, да и то по особым случаям – если кто-то праздновал день рождения или переезд в другой город. Дружил он с несколькими людьми, но дружба эта была уже испытанной временем. В младшей школе постоянных друзей он так и не завел.

Зато в средней познакомился с Генджи, а если даже такой, как Хидео, смог найти себе друга (пусть и странного), Мичи переживать было не о чем.

Ему стало ее жаль. Она перевелась сюда не так давно, и за это время так ни с кем и не подружилась среди одноклассников. Должно быть, ей тоже ужасно одиноко сидеть целыми днями и не знать, что делать. Кому она изливает душу в подобных ситуациях? Как справляется с острыми приступами отчаяния, если у нее такие есть?

– Ты смотришь на меня так, словно тебе меня жалко, – сказала вдруг она.

– Я просто сочувствую тебе.

– Это разве не одно и то же?

– Сочувствие… чувство более компанейское. Я жалел бы тебя, если бы не чувствовал примерно того же, что чувствуешь ты.

Мичи отвела взгляд в сторону. Когда она вновь решилась заговорить, ее голос чуть дрогнул:

– Тоже чувствуешь себя пустым местом?

– Иногда.

Он боролся с собой. Ему не хотелось так сразу раскрывать свои слабые стороны, но разговор как будто бы обязывал его это сделать. Хамаду нужно было просто поддержать – она нуждалась в том, чтобы кто-нибудь сказал ей, что прекрасно ее понимает.

Сочувствовал ли он ей? Если подумать и как следует разобраться, то да, он определенно это делал по отношению к девушке, хотя раньше ему казалось, что в нем существует только жалость – грубая, жестокая жалость к тем, кто не справляется со своими проблемами, как и он. Когда-то Мио сказала ему, что он слишком часто зацикливается на сравнении себя с другими – из этого появляется его неудовлетворение собой и острая жалость к тем, кто не соответствует его стандарту. Хидео тогда обиделся на нее, решив, что она таким способом решила уколоть его. Теперь же Хидео пришел к неутешительной мысли: Мио была права.

Он уставился в бэнто не в силах продолжать разговор. Все его нервы и так