как он бредет в поту на жаре по мощеным улицам вслед за мамой, ждет ее у магазинов с пакетами в руках, изучая фасады и детали архитектуры, хотя ему полагается, конечно, оценивать мамины летние платья в примерочных.

Я почти пожалела папу. Почти.

XIII

Следующим утром они отчалили. Была первая суббота осенних каникул, и я спала до полудня. В это время папа и мама летели через Центральную Европу, и, если я не ошибаюсь, папа погрузился в мир газет, а мама потягивала шампанское и смотрела на облака, бормоча, как же ее хозяйство выдержит время полета, ибо никто не смолотит жито и не даст корма курицам и поросятам.

В прихожей на столике я нашла записку, в которой мне и Йооне желали хорошей недели. За этим следовала просьба, чтобы мы готовили еду, а не только заказывали пиццу.

Плюс чтобы мы выносили мусор, мыли посуду, пропылесосили хотя бы один раз и убеждались, что дверь закрыта, когда уходим.

Плюс, плюс, плюс.

Плюс то и плюс это.

Судя по почерку, писала мама. По совместительству лучшая домоправительница.

Она даже не знала, что у пылесоса есть разные режимы для ковров и паркета, где находится мусорка и каким ключом ее открыть, не говоря уж о том, чтобы воспользоваться сковородками, лопаткой или блендером.

Нам оставили деньги с учетом непредвиденных расходов, если только все не спустить на доставку еды, конфеты и другой мусор.

Я вернулась в постель и стала листать ленту. У меня не было сил думать, чем заняться.

Цель моя была в том, чтобы за каникулы вызубрить английскую грамматику, но как-то пока не задалось.

И потом тоже не задалось.

С другой стороны, упражнения по английскому – не самая большая моя проблема.

Вместо того, чтобы погрузиться в книги, я запустила руку под пижаму и стала себя изучать.

Легкие, маленькие, невинные касания.

Я заметила, что начинаю этим заниматься тогда, когда я недовольна собой, когда не делаю того, что запланировала.

Ну то есть довольно часто.

Я пыталась создать себе хорошее настроение.

А за этим пришло плохое настроение, чувство вины за то, что я занималась чем-то почти преступным, хотя я просто трогала то, что принадлежало мне самой.

Хорошее и плохое идут рука об руку. Если я с одним, то второе тоже рядом, хочу я этого или нет.

Я одновременно награждала себя и наказывала, не знаю, чего больше. Я не хотела заканчивать, я продолжала это прекрасное истязание и уже знала, что скоро приму долгий и теплый душ, и снова почувствую себя чистым и обновленным человеком.

Мы были с Йооной вдвоем дома, но я почти не видела его.

Прошлую ночь он провел у друга. Они играли в какую-то тупую игру на приставке и проводили ночи, убивая врагов на экране.

По их мнению, это было реально круто. Они были самыми отвратными гиками, но сами этого не знали.

Когда Йоона заглядывал домой, он грел замороженную пиццу на обед, вытаскивал оттуда все овощи и вместо них клал кучу сыра и пепперони.

Привет, говорил он, если вообще что-то говорил.

И снова отчаливал.

Я могла быть в покое. Одна.

Слишком одна.

XIV

Вероятно, я тогда была пьяна. Совсем чуть-чуть.

Йюри и Йири! Не смотрите на меня так!

Хорошо, вы получите новые рубашечки. Я обрежу свои полосатые носки и сделаю там дырки, чтобы вы могли просунуть лапы. Договорились.

Обещайте не дразниться! И не таращиться такими обвиняющими глазами!

Если вы будете спокойно слушать, тогда расскажу, что случилось дальше.

Окей, договорились.

Я пошла за бутылкой из маминого и папиного винного шкафа, в ней был липкий светло-коричневый ликер. Он на вкус был далеко не такой плохой, как на вид. Он был как молочный коктейль или шоколадный шейк, не сильно отличался, поэтому я налила себе полный стакан и довольно быстро прикончила его.

Потом я налила еще, совсем чуть-чуть, потому что он был на удивление хорош и еще потому, что я знала – некому будет искать бутылку, хоть бы я ее опустошила. Ну и никто бы не поверил, что это сделала я.

В голове стало тепло. Мне стало смешно, но никто же не ржет в одиночестве. По крайней мере, никто в здравом уме.

Если бы Лила была со мной, я бы, наверное, посмеялась вслух.

Я сделала селфи и загрузила его в альбом, хотя оно получилось так себе. Я там была чокнутая и видно было только половину.

Не прошло и десяти минут, как Алекси отметил его.

Алекси. Мой парень.

Ну, почти мой парень.

Алекси. Такое благопристойное имя. Как будто из детской песенки. Тесто для Алекси. Бабушка иногда ее пела.

Алекси написал, что я прекрасна.

Сердечко, сердечко, сердечко. Много сердечек.

Следом Алекси написал в директ и спросил, когда я загружу новые фотографии. Он сказал, что ждет их, потому что считает меня довольно хорошенькой. На самом деле, я была самая хорошенькая из всех существующих.

Да? Правда?

Он утверждал, что не придумывает.

Я написала, что пила ликер.

Ремеди чоко… шоко… Что-то в этом роде.

Я написала, что пьяна.

Совсем немного…

Алекси не обрадовался. Он прислал скорченные смайлики.

Какой слабоумный еще использует смайлики? По крайней мере такие, как Алекси прислал. Я всегда беспокоилась, когда кто-то из знакомых присылал мне этих улыбчивых колобков.

Алекси написал, что у него есть один вопрос ко мне. Я ответила, что я ему не ask.fm[15].

Он ответил, что все-таки спросит.

Я парировала, что могу и не ответить, хотя именно тогда мне показалось, что я знаю ответы на такие вопросы, которые никто не задавал. Я знала ответы вообще на все вопросы. Я была блестящим вундеркиндом универсума, который просто остался без внимания.

Смайлик. Смайлик. Третий смайлик.

У Алекси, наверное, было трудное детство.

Он писал, что, может, сошел с ума, чтобы такое просить, но ему хотелось бы знать, могу ли я сделать фотографию без футболки. На это я быстро ответила, что может и могу, а может и нет, этого ни он, ни я не знаем. Он попросил снова. И снова, а мне было только смешно.

Затем я подумала, что почему бы и нет, раз у меня хорошее настроение, и я чувствую себя красивой, и непобедимой, и выше всего.

Этого я ему, ясное дело, не написала. Мне от всего было весело и это было из-за того,