Во-первых, они осведомились, вполне ли понимаю я, что при введении конституции и народного представительства (далее почти их словами) бардака и непотребства будет много больше, нежели при самодержавии, и распоясавшуюся чернь загнать потом в стойло будет трудно, а начальнику департамента полиции все это разгребать. На это я кивнул утвердительно. Николай Николаевич резко уточнил про мой «прошлый либерализм» в смысле: остался ли он в прошлом? Не желая развивать эту тему, поскольку либералом-нигилистом себя никогда не считал, я также ответил утвердительно.

Во-вторых, они спросили меня, готов ли я сохранять в полной тайне то, что они намерены мне изложить, и ради чего, собственно, я был приглашен. Понимая, что речь может пойти о вопросах особенной государственной важности, которые могут и даже, скорее всего, входят в мою сферу деятельности (иначе зачем я им надобен?), я ответил согласием.

После сей прелюдии мне довольно пространно разъяснили их пропозицию, кратко сводящуюся к следующим моментам. После речей императора в Кронштадте о народном представительстве они посчитали это словами на потребу дня. Война, забастовки нужно было пресечь, желательно не доводя до репрессий.

Но когда во время приема вожаков бунтующей черни в Зимнем вместо их немедленного ареста и общего безжалостного разгона всей толпы император пообещал смутьянам не только это самое представительство, но и конституцию, они поняли, что либо император серьезно болен, либо находится под неким нездоровым влиянием. Во всяком случае, ни они, ни гвардия ничего подобного не могут допустить. Россия – самодержавная держава, так предопределено свыше.

К счастью для императора, по его поведению в тот день они остались почти уверены, что причиной этого, простите, ваше величество, «горячечного бреда» является не душевная немощь ваша, а одна «совершенно ничтожная личность», появившаяся недавно по воле императора в его ближнем кругу. Речь зашла о вас, Михаил Лаврентьевич…

Поскольку война, очевидно, идет к концу, ситуацию с заявленными реформами они намерены взять под контроль. И первый шаг им видится в вашем немедленном удалении от особы государя. Причем Николай Николаевич стоит сразу за жесткий вариант – полицейская провокация, бомба террориста, несчастный случай.

Владимир Александрович, и, судя по его репликам, не он один, желает сперва вашего ареста. Причем тайного, дабы государь ничего не знал и никого не заподозрил. Для этого в первую очередь я ему и понадобился. Это дело нужно организовать. Как и последующий допрос. Или допросы. Куда вас доставить, мне были названы варианты. Один поразительный – подвал особняка господина Витте на Каменноостровском. Он желает знать о вас всю подноготную. И главное, кто и зачем вас подослал в Зимний. Подозревают наместника Алексеева, но не вполне уверены в своей версии. Так что, сами понимаете…

– По всему у них выходит, что жить Михаилу Лаврентьевичу осталось недолго?

– Никаких сомнений… На все это я ответил, что готов для начала установить слежку и, по возможности, постараюсь организовать перлюстрацию. Я старался убедить их, что время еще есть, надо подготовить грамотный арест, поэтому не стоит так безрассудно торопиться. Поступить же сразу так, как того настоятельно требует Николай Николаевич, не вполне целесообразно.

В ответ Николай Николаевич закричал, что «его офицеры готовы порвать зубами по первому его приказу» господина Банщикова. Но Владимир Александрович его скоро успокоил, заявив, что «главное – сперва проверить то, что находится у Михаила Лаврентьевича в голове, в смысле информации, а не какого цвета у него мозги». А потом, послушав его, они решат, что нужно делать с… простите, ваше величество, с «этим двинутым Николя и его гемофиличным дохликом»…

Оба они были уже изрядно навеселе и долго смеялись над этой, с вашего позволения, шуткой. Я старался поддерживать компанию, но без излишества. В завершение мне было заявлено, что во мне, как в старом члене «Священной дружины», они не сомневались никогда. Мне было велено раз в неделю извещать кого-либо из них, как идут дела и когда вы, Михаил Лаврентьевич, будете готовы для откровенной беседы с ними… Такие вот дела…

А предложений моих было, да и есть (больше я ничего не надумал), три. Либо мы на время прячем Михаила Лаврентьевича, инсценировав его смерть, что позволит потянуть до принятия каких-то мер к господам великим князьям. Либо их сразу нужно арестовывать и начинать следствие. Либо государь может, не откладывая этого, сперва в личной беседе постараться убедить своих родственников в их неправоте. И уже по результатам этой беседы принимать дальнейшие решения.

– Да. Дела наши как сажа бела… Оленька, успокойся…

Возок, поскрипывая и покачиваясь, быстро катил по зимней дороге. Какое-то время все молчали. Затем вновь заговорил Николай:

– Так вот, любезный Петр Николаевич, откровенность за откровенность. И верность за верность. Действительность же такова, что у нас нет времени для условностей. Поэтому я решил, что Михаил Лаврентьевич сейчас расскажет вам, кто он такой, как здесь появился и кто его к нам послал. Чтобы вы не подумали, что он маг, спирит или медиум, овладевший рассудком государя. Мы с Ольгой Александровной подтвердим вам его рассказ фактами, чтобы вы вполне убедились, как все серьезно. И на что, в силу своей дремучести и злобности, готовы замахнуться мои милые дядюшки. Попытка мятежа и цареубийства – сущий пустяк в сравнении с этим, банальный и вульгарный…

Через двое суток Петр Николаевич Дурново запишет в своем дневнике: «Несомненно, события вчерашнего дня, когда до Петербурга дошли известия о грандиозной морской победе под Порт-Артуром, сделали сенсацию и потрясли многих до глубины души. Причем очевидно, что не только лишь в России. Про себя же, не кривя и не лукавя, должен отметить, что, находясь всецело под впечатлением события, приключившегося со мною накануне заслуженного торжества наших моряков, отнесся я к добрым вестям с Дальнего Востока буднично. Как к чему-то вполне естественному и должному…»

Биографы российского премьера так и не смогли выяснить, о каком именно событии, случившемся при участии Дурново за день до Шантунгской победы, шла речь.

Из воспоминаний генерал-лейтенанта генераладъютанта, председателя ИССП (1905–1921 гг.) графа С. В. Зубатова «Мои песочные часы»

МилиТерра, Москва, 1946 г., издание 2-е, дополненное биографической справкой

Итак, мои песочные часы опять перевернули. В третий раз.

Добравшись кое-как из захолустного Владимира до Первопрестольной, никуда не заходя и ни с кем не встречаясь, сразу на вокзал. Повезло, поезд уходил через сорок минут. Есть время на стакан горячего чаю и бублик с маком в вокзальном буфете.

Пока отогреваюсь у метлахского печного бока, быстро просматриваю свежую газету. Ну конечно, главная новость – определен срок восстановительных