других сегментов экономики (механизация ткачества обусловила быстрый рост «полутрадиционной» швейной промышленности, а создание современных сахарных заводов вызвало подъем кондитерского производства, полуремесленного-полумануфактурного по своему характеру, не говоря уже о развитии сопряженных с современной индустрией отраслей, использующих ручной труд в строительстве и сфере услуг).

Некоторые страны, сравнительно поздно вступившие на путь индустриализации (Япония) и стремившиеся быстро «наверстать упущенное время», старались максимально повысить отдачу от традиционного сектора, рационально использовали значительный дуализм, существовавший в их хозяйственных системах. Только к концу периода Мэйдзи (1910 г.) современная промышленность по общему объему продукции превзошла показатели производства кустарных промыслов.

На этапе первичной индустриализации японцы весьма часто закупали за границей подержанное оборудование и использовали его за счет круглосуточной работы (с привлечением дешевой, в том числе женской и детской, рабочей силы) до полного физического износа. Вплоть до 1912 г. половина всех выпускавшихся в Японии капитальных товаров производилась традиционными методами. При этом железо часто заменялось деревом, а динамика трудозатрат в ряде отраслей и производств была сопоставима с темпами роста основного капитала. Эти особенности японской (да только ли японской?) модели ранней индустриализации, как нам представляется, не вполне согласуются с «модернистской» парадигмой промышленного переворота, описанной в фундаментальных трудах Ф. Дин, У. Коля и Д. Ландеса и ставшей весьма популярной среди многих историков и экономистов.

Таким образом, быстрое развитие отдельных «очагов» хозяйства с новейшей технологией (в частности, в промышленности и на транспорте) имело вплоть до последней трети XIX в. (а в Японии и Италии — до начала Первой мировой войны) в целом ограниченное — в территориальном и отраслевом плане — воздействие на общеэкономический рост. По расчетам американского экономиста Д. Макклоски, в Великобритании (1780–1860) современный сектор, имевший темпы роста производительности труда втрое большие, чем традиционный сектор (соответственно 1,8 % и 0,6 % в год), производил в среднем на протяжении отмеченного периода лишь 20 % ее национального дохода.

В целом общие темпы роста индустриального сектора возросли с 0,7–0,8 % в год в XVIII в. (данные по Западной Европе) до 2,7–2,9 % по индустриальным странам в 1800–1913 гг. (см. табл. 2).

Таблица 2

Доля ведущих держав в мировом производстве, %[2]

Таблица 3

Сдвиги в отраслевых структурах производства и занятости ныне развитых государств в доиндустриальную эпоху и в период промышленного переворота, %*

Каковы же были важнейшие источники индустриального роста? В странах Запада и в Японии в период их промышленного рывка за счет увеличения затрат основных производственных ресурсов и повышения эффективности было в среднем получено соответственно около ¾ и ¼ прироста продукции в промышленности и строительстве. С учетом сокращения длительности рабочего времени индикатор вклада совокупной производительности достигал в среднем 28–32 %, в том числе в Великобритании и США — 14–17 %, во Франции и Германии — соответственно около 27–29 % и 36–38 %, в Италии и Японии (позже других вступивших на путь индустриализации и осуществлявших ее форсированными методами) — примерно 42–44 %. Таким образом, индустриальный сектор развивался, в отличие от аграрного, преимущественно экстенсивным способом, получая при этом от него немалую долю производственных ресурсов.

Промышленный переворот, вызвавший существенную интенсификацию структурных изменений в индустриальных странах, думается, все же не вполне оправдывает свое название. Дело в том, что ускорение общих темпов их экономического роста (примерно с 0,3–0,5 % в год в 1500–1800 гг. до 1,8–2,2 % в 1800–1913 гг.) было обусловлено увеличением вклада аграрных отраслей на 16–18 %, промышленности и строительства — на 38–40 %, а сферы услуг — на 43–45 % (см. табл. 3). Примерно такими же пропорциями (16–19 %: 39–42 %: 41–43 %) определялось участие отмеченных секторов в повышении общей динамики занятости населения. Иными словами, важнейшую роль в эпоху промышленной революции играла не только индустриализация, но и быстрое развитие торговли и сферы обслуживания, культуры и просвещения, а также различных средств и систем коммуникаций.

На протяжении многих десятилетий XIX столетия индустриальные страны проводили политику достаточно жесткого, хотя и выборочного, рационального протекционизма, нацеленного на всемерное укрепление внутренних и внешних позиций национальной промышленности и других секторов экономики. Эта политика, сопровождавшаяся не только импортзамещением, но и разнообразными институциональными реформами, ничуть не мешала государствам, идущим по пути индустриализации, активизировать развитие отраслей, ориентированных на экспорт.

В результате, если в XVIII в. в среднем по Западной Европе темпы роста физического объема экспорта не превышали 0,7–1,1 % в год, то в 1800–1913 гг. в целом по индустриальным государствам они достигли 3,3–3,5 %. В итоге значительно увеличилась доля этих стран в мировой торговле — с 40–45 % в середине XVIII в. до 63–68 % в начале XX в.

В целом в период промышленного рывка за счет роста экспорта в Великобритании, Франции, Германии и Японии было получено не более 25–30 % увеличения их ВВП, в США — 7–8 %, а в Италии — 5–7 %. Если сопоставить соответствующие данные XVIII в. и последующего столетия, можно обнаружить, что ускорение экономического роста этих стран было лишь отчасти связано с увеличением внешнего спроса. Иными словами, ускорение экономической динамики на этапе промышленного переворота было преимущественно вызвано развитием внутреннего рынка. Однако для малых европейских государств роль внешнего фактора была более весомой.

Одним из поразительных экономических параметров изучаемого периода является уровень интеграции, достигнутый мировой экономикой на рубеже XIX–XX вв. Интеграция рынков и невысокие торговые барьеры играли существенную роль в усилении международной конкуренции. Снижение транспортных издержек и прогресс в области холодильных установок позволили привозить в Европу товары со всего света. Другой очевидный элемент — влияние открытости рынков капитала на финансовую интеграцию. Также необходимо отметить процесс международной конвергенции ставок реальной заработной платы и процентных ставок.

Период с 1870 по 1914 г. является вершиной глобализационных процессов XIX в., которые начались сразу же после эпохи Наполеоновских войн. Глобализация XIX в. включала в себя возрастание потоков товаров, людей, капитала и идей как внутри материков, так и между ними. Это иллюстрируется ростом объемов этих международных потоков (см. табл. 4).

Европейская международная торговля в ценах того времени возрастала в 1870–1913 гг. со скоростью 4,1 % в год по сравнению с 16,1 % в год в 1830–1870 гг. Международная торговля расширялась по многим причинам. Стабильно снижалась стоимость международных товарных перевозок благодаря техническому прогрессу и новым коммуникациям (открытию Суэцкого канала в 1869 г.). Развитие железных дорог привело к снижению внутренних транспортных издержек. Помимо этого развитию торговли способствовал мир между великими державами в период с 1871 по 1913 г. Распространение золотого стандарта гасило колебания обменных курсов и снижало неуверенность в торговых операциях.

Таблица 4

Европейская торговля в 1870–1913 годах[3]

Снижение транспортных издержек влекло за собой возрастание потенциала к интеграции рынков, но