Когда двери разъезжаются, мы оказываемся на подземной парковке. Вышагивая из лифта, я смотрю под ноги, мой взгляд останавливается на офисных туфлях, а в голове тревожным звоночком звучит мысль:

— Мы же не переоделись.

Согласна, сформулировано корявенько. Лучше было бы сказать: "Мы не надели верхнюю одежду и уличную обувь". У меня в последнее время проблемы с ориентированием во времени — оно летит так быстро, что я до сих пор не привыкла, что уже пришла зима.

— Не беспокойся, мы не замерзнем. Подъедем прямо на место.

Как-то я упустила момент, когда начальник стал обращаться ко мне без отчества и на "ты". Указывать ему на это как-то неудобно, да и меня не задевает, поэтому пусть будет так.

— Хорошо, — соглашаюсь с Воронцовым и пропускаю его вперед, потому что, как выглядит машина начальника, я не знаю, видела его только на мотоцикле, и очень хорошо, что едем мы сегодня не на нем.

Через ряды машин и пустых парковочных мест Никита Дмитриевич приводит меня к месту для привилегированных. Конечно, как я не догадалась! Где еще может стоять машина всего такого важного Воронцова?

Мужчина галантно открывает мне переднюю пассажирскую дверь и подает руку, чтобы помочь сесть. Я на автомате хватаюсь за нее. Горячая теплая ладонь будто бьет меня слабым разрядом тока, а по телу расползается теплая волна. Пытаюсь избавиться от этого чувства, пока начальник спокойно обходит машину и садится за руль. А на меня накатывает чувство полной несправедливости.

Как так? Почему я изнываю и мучаюсь, а ему хоть бы хны? Даже бровью не повел, когда я прикоснулась к нему и, сексуально изгибаясь, залезла на это наиудобнейшее кресло. Я вам покажу, Никита Дмитриевич!

16

Машина трогается, мы выезжаем с подземной парковки. Воронцов ведет машину очень уверено. Складывается впечатление, что он все делает именно так. За окном порхают снежинки, иногда прилипая к стеклу. Это позволяет их изучать, чем я и занимаюсь. Рассматриваю каждое ответвление, зигзаг, кристалик, лишь бы отвлечься от изучения мужчины: его мощных рук, сосредоточенных глаз, щетинистого подбородка, очерченного кадыка.

— Долго нам ехать? — зачем-то спрашиваю я.

— Десять минут, но учитывая пробки — двадцать-двадцать пять примерно, — говорит Воронцов то, что я и до этого прекрасно знала, ведь сама на всякий случай изучила, в какое время нам надо выехать, чтобы не опоздать на встречу.

А спросила я, чтобы нарушить давящую тишину в машине. Никита Дмитриевич это понял, судя по поднявшимся вверх уголкам губ. Ну и пусть. Пусть думает, что хочет, зато мне стало легче. Бывают такие моменты, когда совершенно не хочется слушать тишину, когда создается впечатление, будто ты один, в пустоте, и это пугает.

— Скоро Новый год, — говорит Воронцов очевидное.

Мне даже на секунду кажется, что он каким-то образом отсканировал мое состояние и прочитал желание поговорить. Или на такую мысль его натолкнули рабочие, собирающие большую конусную елку перед известным торговым центром.

— И у меня будет к вам несколько поручений, — продолжает начальник. — Я предлагаю сплотить коллектив какой-нибудь акцией или украшением офиса, например. И еще надо организовать корпоратив перед самым тридцать первым, конечно.

— Сплочение коллектива — это интересно, — задумчиво киваю я, переводя взгляд на начальника.

В душе поднимается волна тепла и радости. Мне сразу же вспоминаются беззаботное детство и отрочество, замечательное чувство приближающегося праздника, которому способствовало практически все вокруг: новогодняя реклама с красным грузовиком, ряженые актеры, детские песни, радостные крики и игры в снежки, прогулки по зимнему лесу, поход по украшенным торговым центрам и, конечно же, долгожданные подарки.

— Вижу, идея тебе понравилась, — довольно лыбится Воронцов, увидев мои горящие глаза.

Надеваю маску безразличия, чтобы начальник не видел того, насколько сильно мне понравилась эта идея, не видел детской радости. А сама уже начинаю продумывать детали и прикидывать варианты.

— Буду ждать предложений, — Воронцов не ставит сроков.

Это кажется мне странным, ведь обычно все его указания очень четкие и строго ограничены по срокам. Снова отрываюсь от созерцания маленьких снежинок и перевожу взгляд на мужчину за рулем. Замечаю, что в нем что-то неуловимо изменилось. Кажется, руки, лежащие на руле, сжались сильнее, а глаза потемнели. Такая смена заставляет меня напрячься и немного занервничать, но вскоре я понимаю, в чем дело.

Воронцов избегает смотреть на меня. Почему, я начинаю догадываться. Закидываю ногу на ногу так, что сверху оказывается бедро, которое не скрывает глубокий разрез платья, чтобы проверить свои предположения. Глаза начальника лишь на секунду опускаются на обнаженную кожу, но я успеваю заметить знакомые огоньки. Такие я видела той ночью, когда он внезапно появился в моей квартире. Самодовольно улыбаюсь. Не так уж я и плоха. Точнее очень даже хороша.

От соблазнения Воронцова меня отвлекает вибрация телефона. Захожу в общую беседу институтской группы, где началось какое-то оживленное обсуждение. Читаю все, что было до того, как я зашла. Ребята предлагают собраться, а именно: снять домик в большом загородном комплексе и отпраздновать там самый главный зимний праздник.

Пишу, что пока не могу дать точного ответа и сделаю это позже. Мне хочется встретиться с одногруппниками, но внутреннее чутье подсказывает мне: до тридцать первого я успею настолько устать, что ехать мне никуда не захочется. Думаю, что со сплочением коллектива, годовым отчетом и организацией корпоратива я заверчусь слишком сильно. И уже представляю, как в последний момент буду заставлять себя встать с кровати, привести в нормальный вид и куда-то ехать на всю ночь.

Пара одногруппников подключается к беседе. Парни начинают шутить, рассказывать о том, как у них дела. В своем особом стиле рассказывают: так, что хочется смеяться, а иногда и краснеть от стыда. Но на лице все-равно появляется теплая улыбка — за годы совместного обучения все они стали какими-то родными. Группа не забывает про меня даже сейчас, когда я перевелась с очной формы на заочную, потому что так удобнее работать.

— Приехали, — сухо, как электронный голос в автобусе, оповещает Воронцов.

С удивлением перевожу на него взгляд, будто спрашивая: «Что случилось?»

— Арина Анатольевна, отключите телефон на время встречи, пожалуйста.

Ах вот оно что! Суровому Воронцову не понравилось то, что я улыбаюсь кому-то неизвестному. Немного кривлю лицо, дабы показать, что такая его реакция мне не нравится, а после действительно выключаю телефон. Не потому, что покорно следую указам Никиты, а из-за того, что понимаю, что звук мобильника может помешать ходу переговоров.

Воронцов не обманул: мы не замерзли, он