— Пенальти! И удалять надо! — истошный крик разбил на осколки мир грез.

Пузатый экранчик равнодушно сообщал Аркадию, что до конца матча осталось десять минут, «Барселона» уже успела повести в счете, но «Реал» только что получил право на удар с одиннадцати метров. Игрок с семеркой на спине стоял подбоченившись. Черная цифра напоминала бумеранг. Разбег, удар — на плашке в углу экрана нолик сменился на единичку.

Аркадий встал с дивана. Следующие несколько минут в его голове царствовали мысли о выросшем коэффициенте на победу «Барселоны». Потом их сместило ощущение нереальности происходящего. Игра шла без центра поля, опасные удары возникали то у одних, то у других ворот. Напряжение росло. А потом матч закончился.

— Боже мой, свисток. Как это всё невовремя, — подтвердил очевидное комментатор.

Пинбольный шарик беззвучно провалился в темноту. В животе забурлило, мужчина понял, что так и не съел ничего за день. Но голод волновал его меньше всего. Экран погас по щелчку, пульт с глухим стуком упал на ковер. Квартира погрузилась во мрак.

Аркадий медленно вытянул руку и показал потолку средний палец. Потом повторил тот же жест полу. Следом продемонстрировал его всем остальным сторонам света, поочередно. Диван притянул к себе, заставил лечь. Гнева Аркадий, почему-то, больше не испытывал. Наоборот, на лице его расплылась улыбка. И пока тьма отступала перед внутренним светом, пока первое сновидение пыталось обрести очертания, он думал. Думал о превращениях весеннего льда; о том, что же скрыто под белым покровом в осиновой роще; о том, как отыскать оставшиеся восемнадцать районов; о том, чего не заметил, а должен был; о том, почему на берегу реки совсем другие звуки; о том, что «Барселона» все же велика; о том, куда улетела стрела; о том, что уже воскресенье; о том, какое его тайное…

Квайдан

Глухо кашляя и содрогаясь на каждой неровности, старый гроб на колесах катил к центру города. Вечер, разлепив багровый глаз заката, шарил по заметенным снегом улицам. Смущенно сощурившись, Стеклов отвернулся от окна, словно его застукали за каким-то непотребством. А ведь он всего-то ехал через чужой город к дому по указанному адресу, чтобы встретиться с неизвестным человеком и передать ему очень важные бумаги.

— Командировка, говоришь? — спросил таксист.

Стеклову не понравилось, что водитель обратился к нему на «ты». Щуплый и весь какой-то скособоченный парнишка явно годился ему в сыновья.

— Угу, — буркнул пассажир, крепче сжав в руках портфель.

— А чего такой неразговорчивый? — водитель осклабился, и Стеклову, увидевшему это в зеркале, стало не по себе.

— Устал, — мужчина снова повернулся к расплавленному миру-морю, раскинувшемуся до горизонта.

Выходить из машины совсем не хотелось, даже несмотря на раздражающего таксиста. Казалось, что весь город — это лава, как пол в детской игре. К счастью, остаток пути прошел в относительной тишине. Машина с визгом подпрыгивала на кочках, и пассажир начал находить в металлической ругани какое-то подобие ритма. То ли коварные проектировщики специально задумали дорогу так, чтобы родились синкопы. А может, всё вокруг распадалось в такт чему-то. Стеклова пробил озноб от мысли, что с какого-то момента он начал ощущать нитевидный пульс города. В самом умении не было ничего страшного, пугала неизвестность того, какую именно черту и в какой момент он перешел.

— Сука, завтра растает и по гололеду работать, — выругался на снегопад таксист.

Стеклов подумал, что обрадовался бы гололёду сегодня. Чтобы машина не смогла остановиться и катила всё дальше и дальше, пока за спиной не погаснут окна последнего дома окраинного микрорайона. Но такси всё же затормозило около панельной девятиэтажки. Стеклов молча положил деньги на протянутую ладонь, открыл дверцу и вышел.

Давя ботинками беззащитный мокрый снег, прошелся до угла дома. От черной цифры на металлическом прямоугольнике ничего не осталось, равно как и от белой эмали. Подняв ворот пальто и зажав в правой руке портфель, Стеклов поковылял до следующего здания. На нем удалось различить следы синей краски. Они складывались в число двадцать три.

— Извините, — Стеклов окликнул помятого мужичка, сидящего на лавочке. — А вон тот дом — двадцать пятый?

— Двадцать седьмой, — мужчина выкашлял ответ в замерзшие кулаки.

Курьер отметил, что во всей фигуре обитателя двора было что-то от шахматного коня. Ответ же его не устроил вовсе.

— Но вот же двадцать третий, — Стеклов ткнул пальцем в сторону синей закорючины. — Если за ним двадцать седьмой, то где тогда двадцать пятый?

«Конь» пожал плечами и еще сильнее наклонил голову, почти к коленям. Курьер поежился и решил пройтись вокруг дома номер двадцать семь. Смесь из снега и грязи хлюпала, пытаясь затянуть в свои глубины. Но бездонности той налетело всего лишь сантиметра полтора. И провода насмешливо звенели, покачиваясь в свете окон. Стеклов дошел до дальнего угла дома и обескураженно замер. Потом сделал еще пару шагов и оказался на куске асфальта меж двух девятиэтажек. Дальше лежал лишь пустырь. Одинокая брошенная ЛЭП, наполовину разобранная, напоминала японские ворота. Стеклов подумал, что в полночь она могла бы послужить отличным стулом для огромного чёрта. Почему-то картина задумчивого демона, уткнувшего взгляд в далекие угасающие окна, ярко предстала перед Стекловым. На плечи чёрта ложился мягкий снежок, раскосые его глаза с непониманием смотрели на серые коробки, в которых копошилась жизнь, красно-коричневая кожа дымилась в ночи, заставляя деревья растворяться в тумане.

Мужчина выдохнул облако пара и поспешил к освещенной части улицы. Ждать прохожего пришлось довольно долго, и наконец чернильная пасть аллеи изрыгнула серое пятно. Приближаясь к Стеклову, пятно обрело форму, превратившись в женщину неопределенного возраста. Маленькие обсидиановые глазки блестели на сером сморщенном лице.

— Не подскажете, где тут Ленина, двадцать пять? — курьер постарался обратиться как можно вежливее.

— Чего?

— Вот двадцать третий дом, а тот — двадцать седьмой.

— Ну.

— А где тогда Ленина, двадцать пять?

— Чья? — женщина непонимающе смотрела куда-то сквозь курьера.

— Ленина, — тихо выдохнул тот.

— Не знаю такой, — прохожая сильнее завернулась в шаль и засеменила в темноту, отдаляясь от Стеклова.

Мужчина не окликнул вредную тетку. Что за чушь?! Он мог допустить, что улицу Ленина в этом городе давно переименовали. Но ведь когда-то же она точно существовала. И наверняка не валялась на окраине сжимающимся от страха дождевым червем, впервые познавшим небо. Нет, улица Ленина уж точно тянулась долго, соединяла рваные края микрорайонов. И прохожие прошивали проклятый город насквозь, как иглы, стежками шагов прирастая к его холодным и