Но я совершенно этого не ожидала.

Это были друзья. Просто обычные друзья. Они делились своими обидами и своими триумфами. Они подбадривали друг друга и оказывали поддержку независимо от того, требовалось ли это, чтобы вытащить другого из глубины или поднять его на еще большую высоту.

Я смотрела в огонь, потому что не хотела, чтобы они увидели слезы в моих глазах.

После десятилетия одиночества они появились из пустоты в моей груди. Они звали Зиннию, ту, кто разделяла мои страдания и триумфы, кто обнимал меня, кто защищал и любил меня. Кто был моей сестрой и другом.

Сколько времени прошло с тех пор, как я действительно думала о чем-то другом, кроме мести за нее? Сколько времени прошло с тех пор, как я признала, как сильно, черт возьми, скучала по ней? В мире не было никого, кто пережил бы наш общий опыт. Кто мог бы рассказать мне немного подробностей о том, что она помнила о маме и папе перед их смертью. Кто помог мне меньше чувствовать себя сиротой. Больше никто не знал историю о том, как мы нашли охранников, купающихся в реке, и наблюдали, хихикая, из кустов. Больше никого там не было, когда проснулся мой дар. Никто другой не подпиливал мне зубы.

Без нее я была по-настоящему одинока.

ГЛАВА 12

Я свернулась калачиком перед камином и задремала, смахивая слезы, позволяя дружеской болтовне убаюкать меня. Я проснулась от того, что на меня накинули мягкое одеяло, а на камине стояла дымящаяся чашка чая с медом.

— Я просто оставлю это здесь, — объявила Селестин. — Я могу забыть об этом. Было бы обидно, если бы какое-нибудь маленькое создание выпило это, пока я не смотрела. — Раздался взрыв смеха, прежде чем разговор продолжился.

— Такая очаровательная вещица, — сказал кто-то еще.

Я вытерла глаза одеялом, высохшие слезы царапали мою кожу, и села достаточно, чтобы сделать хороший глоток чая.

Чашка. Настоящая чашка. Никогда не думала, что буду так рада держать ее в руках. Мед и лимон покрыли мой язык, сладко-острые и восхитительные.

День подходил к концу, и они заменили чай и кофе на алкоголь, хотя по-прежнему наливали его из чайников. Селестин оставила мне немного на дне чашки, но упомянула, что это может быть немного крепковато для человеческого телосложения.

Насыщенный пурпурно-черный с мерцающими в глубине золотыми вкраплениями. У него был вкус позднего лета, как первый поцелуй с липкими пальцами и губами, окрашенными ежевикой. Другой напиток был бледно-золотистого цвета, похожий на белое вино, но приправленный нежными цветами бузины, весенним ароматом и легкой ноткой ванили.

Под влиянием алкоголя их болтовня перешла на любовников-неудачников и забавные истории о поистине катастрофических связях. Интересно, что мужчины-фейри ежемесячно принимали настойку, чтобы предотвратить нежелательную беременность. Нет необходимости в профилактическом чае, который я принимала всю свою сознательную жизнь.

Что, казалось, делало фейри намного свободнее в сексе, чем люди… и смелее. Как освежающе.

Я поймала себя на том, что хихикаю, и не раз наклонялась вперед, собираясь продолжить разговор, прежде чем вспомнила, где нахожусь.

Меня посетила идея, становившаяся сильнее с каждым разом, когда я собиралась присоединиться. Возможно, я ошиблась. Возможно, принца разозлило бы больше, если бы я поговорила со всеми, кроме него.

Поэтому, когда Аня искоса посмотрела на меня и вслух поинтересовалась, девственница ли я, я ответила. Селестин выпрямилась, а я рассмеялась и сказала:

— Ни в коем случае.

И вот так я заканчивала тем, что мне снова и снова подливали в чашку, пока я рассказывала комнате, полной фейри, о мужчинах и женщинах, которые у меня были. Комната кружилась к тому времени, как я добралась до герцога, которому нравилось смотреть, как я трахаю его жену, но он не позволял мне прикоснуться к нему.

— Я и понятия не имела, что люди такие интересные. — Эсса уставились на меня широко раскрытыми ярко-зелеными глазами. Последние полчаса они не прикасались к чашке, которую держали в руках. — Я всегда думала, что Альбион ужасно красивый… правильный.

— Так и есть. — Я пожала плечами, пролив ежевичное вино на платье. — Но когда ты в артистической труппе, обычные правила не действуют.

Аня выпрямилась с лукавой улыбкой на губах.

— Это напоминает мне о том времени, когда у меня были близнецы.

Эсса склонили головы набок.

— Я не знала, что у тебя есть дети.

— Не похоже на это. — И она рассказала нам, как театральная труппа посетила поместье ее родителей, когда она еще жила с ними, и среди них была пара великолепных близнецов. У меня никогда не было двух мужчин одновременно, и, думаю, у меня чуть глаза не вылезли из орбит, когда она рассказала нам, как они трахали ее одновременно.

Когда солнце за окном село, гости разошлись, и я свернулась калачиком на своем коврике, вполуха прислушиваясь к разговорам оставшихся.

— Маленькая птичка, сюда. Ко мне. — Глубокий голос прорвался сквозь теплый кокон, в котором я потерялась.

В замешательстве я моргнула и заставила себя выпрямиться. Осталась только Селестин, и чашки были убраны.

Принц стоял в дверном проеме, указывая на пол перед своими ногами. Его глаза впились в меня, отблеск вызова вызвал дрожь у меня по спине.

Он звал меня как собаку. И он знал, что я это понимаю.

Предполагалось, что я откажусь прийти, может быть, скажу что-то вроде

— Я не собака, ты же знаешь. — Тогда он подойдет сюда и вытащит меня за руку.

Я хочу сломать тебя.

Но я бы не стала ломаться. Я бы победила его в его же игре.

Поэтому я улыбнулась, поднялась на ноги и направилась к нему, не обращая внимания на то, как кружится комната.

Его губы сжались. Брови опустились.

Я испортила ему веселье. Моя улыбка стала шире, и в этот момент я скучала по своим острым клыкам. Они нарисовали бы идеально порочную картину, соответствующую моему идеально порочному удовольствию.

Он вздернул подбородок.

— На четвереньки.

Селестин коротко вздохнула.

— Это действительно не…?

— Руки и колени. — Он выговаривал слова так, словно получал удовольствие от того, что нарушал их там, где не мог сломать меня.

Я опустилась на колени и не спеша подползла к нему, как будто наслаждалась каждой минутой. И когда я увидела, как от этого раздуваются его ноздри, я сделала.

Когда я добралась до его ног, я посмотрела на него широко раскрытыми и невинными глазами, как будто не понимала, насколько сильно я его разозлила.

Его раздражение сквозило в напряженных мышцах, ровной линии рта, сжатых в кулаки руках.

— Спасибо, Селестин. — Он склонил к ней голову, прежде чем распахнуть дверь. — Вставай — я не собираюсь ждать, пока ты доползешь до моих покоев.

О, нет. Он хотел, чтобы я стояла на четвереньках, и так я