Шрифт:
Закладка:
Она так думала и раньше, но с тех пор как обнаружила, что на самом деле является чудовищем… Вот разозлится она на кого-нибудь, плюнет и убьёт случайно человека. И что потом делать? Людей убивать нельзя, директор это постоянно всем чудовищам говорил.
Правда, Бануш, которому эти лекции чаще всего доставались, утверждал, что сам директор считал, что браконьеры – не люди. Но поди отличи, где человек, а где браконьер, когда тут человека от чудовища отличить сложно!
– Теперь ты чудовище, просто по приюту ходить нельзя, – обрадовал её неугомонный Бануш через пару месяцев после появления очков. – Надо, как я, сквозняками.
Найка приуныла. Ей любая учёба, кроме языков и природоведения, давалась тяжело, не то что Банушу. Разве не проще в коридоре чуть приспустить очки и замедлить того, кто по дороге попался? А самой проскочить?
– Найка, ты дурочка, – снисходительно ответил Бануш, когда она предложила этот вариант. – Ты не поняла, почему тебе эти очки на пол-лица дали?
Когда в ответ Солунай покачала головой, он продолжил:
– Это ты сейчас людей замедляешь, а в силу войдёшь, кто знает. Будешь на месте убивать или сжигать взглядом. Кстати, я бы посмотрел, конечно, но не на своих же! Так что хватит ныть, пошли ловить сквозняк.
Прятаться в тенях, каковых в приюте было множество, умели все дети, без разделения на чудовищ и людей. Но ходить по приюту безбоязненно могли лишь Васса, Катенька и Бануш. Бануш ходил сквозняками, чему и взялся учить Солунай, шелест ног всё сильнее и сильнее уходящей прочь от разумности Катеньки заставлял даже воспитателей жаться к стенам, и только директор ещё мог отправить её в комнату или в башню. А у Вассы была своя сила, хоть Солунай и не верилось в то, что она тоже была чудовищем. Васса делала вид, что ей можно ходить тут. И все верили. Возможности сопротивляться не было даже у директора. К счастью, Васса редко пользовалась силой, никому не вредила и даже иногда укладывала Катеньку, вызывая одним своим присутствием в ней проблески разума.
И вот теперь к избранным присоединялась Найка, которая совсем не чувствовала себя такой особенной.
– Слушай меня, я тебя проведу первый раз, потом самой будет проще, – посоветовал Бануш. Он наморщил лоб, и Найка услышала вдруг его голос в своей голове: «Первый сквозняк – два шага влево. Встань и позволь ему забрать тебя».
Найка послушалась и поняла, что не ощущает своего тела. Но прежде, чем она успела испугаться, чувства снова вернулись, а она оказалась в пятнадцати шагах от того места, где была.
«Теперь лови второй. Почувствуй, где открыто окно, этот воздух, сырой и холодный. Шаг, ещё… Не стой на месте, Солунай!»
И снова воздух растворил её, чтобы выбросить этажом выше. Но и тут её настиг голос Бануша – друг стал куда сильнее, чем совсем недавно!
«Подожди, – шепнул он у неё в голове. – Считай до трёх, и шаг на север».
То ли Бануш оказался непревзойдённым учителем, то ли Солунай способной ученицей в том, что ей действительно нравилось, но она прошла дважды с его голосом в голове и один раз сама. А потом Бануш ушёл спать, вымотавшийся от использования силы, а Солунай попрыгала по сквознякам до башни, чтобы проверить, нет ли там кого.
Тут это и произошло.
«Хорошшший мальшшшик», – прошелестел голос в её голове.
А другой подхватил: «Вкуссссный, но друг. Не для гнезда».
Кажется, не все голоса, которых в голове оказалось на удивление немало, были согласны. Они зашипели, зашелестели, забормотали так, что у Солунай заболела голова. Одно дело – слышать в голове Бануша, и совсем другое – целую горсть неизвестных голосов. Она уже не чудовище, получается, а чокнутое чудовище!
И к кому бежать – непонятно. К Банушу? И чем он ей поможет? К Александру Николаевичу, чтобы спросить, было ли у её мамы такое? Делать вид, будто она не знает, что является чудовищем, и без этого было поздно, ещё когда она замедлила его взглядом, а так… вдруг поможет!
С другой стороны, а если он решит, что она доставляет слишком много хлопот, и… Что там делают охотники? Рубят головы? Солунай почесала шею. Нет, пока не время бежать за помощью к самому опасному существу приюта. К его директору.
Она немного ещё потерпит. Спросит у Вассы, например.
Глава 9. Лицом к лицу
Никита попытался отползти в сторону и прикинуться мёртвым, но не преуспел в этом. Почему-то теперь Солунай его пугала. Может, дело было в её спутнике, может, в ней самой, но ему уже не хотелось радостно приветствовать свою летнюю спасительницу, как он когда-то представлял себе.
К счастью, девушка в неизменных очках даже не посмотрела на него. Она крепко обвязала шею лежащей рядом твари верёвкой и крикнула наверх:
– Тащите, Александр Николаевич!
И от того, как это имя не подходило к ситуации, Никита чуть не рассмеялся от облегчения. Ну конечно, Егор ведь говорил про приют. Солунай просто одна из воспитанниц, а это воспитатель или кто там ещё может быть в приюте. Директор? Разум Никиты буксовал, с трудом соединяя его скудные познания о детских домах с тем, что видели его глаза. А глаза теперь наконец-то хорошо разглядели ту тварь, что чуть не прикончила его, – Александр Николаевич установил на краю оврага большой фонарь и направил его луч вниз, не иначе как для того, чтобы Солунай лучше справилась с верёвками.
У твари были перья вперемешку с чешуёй, жёсткие костяные наросты на чешуйчатых сильных лапах и хвост, похожий на хвост гигантской ящерицы. Голова же, за исключением зубов в клюве, и впрямь напоминала куриную, не зря Никита припомнил про куролиска, только вместо гребешка был костяной гребень из таких же наростов, как и на ногах.
Тем временем Солунай, убедившись, что её спутник втаскивает тварь наверх, двинулась в сторону второй, застрявшей между торчащих из края оврага корней. Она не без труда освободила тушу, которая теперь рухнула на дно оврага, едва снова не придавив Никиту, и спустилась следом. Тем временем Александр Николаевич кинул освободившуюся верёвку. И всё повторилось в полном молчании.
Никита больше всего боялся, что сюрреалистическая картина, которая привиделась его мозгу, где с таким же непроницаемым лицом девушка привязывает в следующий раз верёвку к его шее, окажется действительностью.
Но Солунай, отправив вторую тварь наверх, только тяжело вздохнула,
