названных церквей[85]. К сожалению, основная мысль, которая руководила им при повествовании о преемствах епископов, именно, что епископы по учению и жизни были истинными преемниками апостольскими, слишком ограничивает его кругозор, он прямо отказывается говорить о пастырях недоблестных, бывших ниже своего назначения, не твердо стоявших за евангельскую истину (VIII, 2), а потому он не всегда является жрецом исторической правды. А главное: Евсевий мало заботится о разъяснении вопроса, в каком отношении и насколько епископы были и заявляли себя как истинные охранители апостольского предания или учения. Составляемые им списки епископов не решают подобного вопроса.

Третьим путем к цели — доказать сохраняемость апостольского учения в его неповрежденности в церкви — служит для Евсевия исследование об Отцах и учителях церкви и их писаниях. Путь этот должен был иметь самое большое значение в разрешении его задачи. Постановленною им целью он наталкивается раскрыть единство и тожество церковного учения во времена послеапостольские с учением самих апостолов, наталкивался на составление первой патристики с серьезными приемами; но ничего подобного мы однако ж не видим у Евсевия. Отцы и учители Церкви, и, пожалуй, другие православные писатели, по идее, у Евсевия носители и выразители апостольского учения, в действительности же, или — точнее: в самих изображениях Евсевия, далеко не являются такими. Изучение отеческой и богословской литературы у него бесцветно и бледно. Главное — оно не подчинено намеченной цели. Евсевий говорит в своей истории о церковной литературе, что случится: то сообщает исторические известия о данном лице, то перечисляет его сочинения, то делает такие или иные выдержки из них — но все это без строгого метода, без определенной системы. Как выразители истинного учения христианского, эти лица нимало не являются под его пером. Даже делая извлечения из их сочинений, он меньше всего говорит о них, как богословах, а больше — как писателях, которые заносили в свои сочинения тот или другой любопытный исторический факт. Впрочем, нужно сказать, что характеризовать церковных писателей, как представителей богословствования своего времени — дело слишком трудное; и не удивительно, если Евсевий не удовлетворяет нашим запросам. Не смотря на всю недостаточность Евсевиевых исследований о святоотеческой и церковной литературе, его сведения о ней, как они ни кратки и ни мало систематичны, важны для церковно-исторической науки, ибо об очень многих писателях мы только и знаем по тем отрывкам из их сочинений, какие сохранились у Евсевия.

Из вышесказанного видно, что положительное содержание истории Евсевия далеко от совершенства.

Обращаемся к описанию отрицательной стороны содержания Евсевиевой истории.

Итак, мы видим, что первым и важнейшим элементом его истории было собрание фактов, служащих к доказательству сохранения учения или предания апостольского в чистоте и неповрежденности. Но с этим вместе, предметом исторического изучения для Евсевия служат также: ереси и история гонений. Как же эти два предмета относятся к первой его задаче? Они составляют отрицательную сторону его истории, которая идет параллельно с положительным содержанием той же истории: ереси и гонения составляли для Евсевия, явления при встрече с которыми церковь должна была охранять и энергичнее выражать евангельское учение. Ересь и гонения получают важный интерес в глазах Евсевия; ересь — потому, что она представлялась ему внутреннею силою, стремившеюся затмить чистоту богооткровенного учения; а гонения — потому, что они представлялись ему внешнею силою, направлявшеюся к той же цели, — силою, враждовавшею против живого и действенного исповедания учения апостольского.

Войдем в подробности касательно воззрений Евсевия на эти два предмета его повествования, составляющие отрицательное содержание его истории. И сначала скажем о ереси, как элементе его исторических исследований. Между преданием апостольским или догмою и ересью, по суждению Евсевия, неизмеримое расстояние: догма есть нечто твердое и неизменное, а ересь, в противоположность догме, есть результат страсти к нововведениям; догма дарована свыше, а ересь — результат случайного произвола мысли человеческой, противопоставляющей себя догме, догма есть истина в полном смысле слова, а ересь есть непременно заведомо вводимая ложь вопреки этой истине. Словом, между догмой и ересью непроходимая бездна; это два противоположные царства, между которыми должна происходить непримиримая борьба. И это главнейшее условливается тем, что охранителем догмы служит сам Бог, непосредственно, а действительным виновником ереси есть никто иной, как диавол. Очевидно, в этом случае Евсевий догматическую Истину о поражении диавола Искупителем хочет перенести и действительно переносить в область исторического развития церкви Христовой; он видит в положении церкви на земле самое реальное продолжение той борьбы, какую вел Христос во время земной жизни против царства ада. Вот, например, какими чертами сам Евсевий обозначает отношение ереси к евангельской истине. «Между тем как церкви, подобно светлым звездам, блистали во вселенной и вера во Спасителя И. Христа процветала, диавол, ненавистник добра и враг истины, который всегда воюет против человеческого спасения, устроял церкви различные козни. Он стал употреблять коварных людей и обманщиков орудиями для растления душ и служителями для погубления их. Он, диавол, придумывал всевозможные средства, чтобы обманщики и соблазнители, выдавая себя за людей единомышленных с нами, могли уловлять верных и увлекать их в глубину погибели», т. е. в ереси и секты (IV, 7). Или же, указав сущность ереси гностика Менандра, Евсевий замечает: «все это было старание силы диавольской посредством волхвов, только именовавшихся христианами, повредить великое таинство благочестия и посмеяться над церковным учением» (III, 26). Из слов Евсевия видно, что ересь есть то, что задерживает и препятствует правильному течению церкви; есть то, что составляет отрицательную сторону в историческом бытии церкви, — то, чего могло бы и не быть.

Такое воззрение историка на ересь, как на прямой продукт злой силы, порождаемый с целью противления вере Христовой, и, говоря словами Евсевия, таинству благочестия, отражается неблагоприятными следствиями на изложении Евсевием истории ересей. Как скоро для Евсевия казался отысканным корень ересей в злом духе, он считает себя в праве уже не искать каких-либо естественных и чисто человеческих причин происхождения ересей. Отсюда под его пером ереси теряют всякую отличительную для той или другой из них характерность и индивидуальность. Разнообразие ересей является ничем другим, как плодом многоразличия коварства и хитрости диавольской. Результатом воззрения Евсевия на ереси, как мы сейчас сказали, было то, что он отказывается от раскрытия происхождения ересей чрез изучение причин естественных и человеческих. И в самом деле, что такое для Евсевия хотя первый по времени еретик Симон волхв? — ни более и ни менее, как непосредственное орудие духа злобы. Вот характеристика Симона по Евсевию. «В то время, как вера в Господа И. Христа повсюду распространялась, враг спасения умышляет