А не врёшь?

— Нахрена? Я так понял, у вас тут лучше не врать.

— Умный мальчик, далеко пойдёшь. Ну а в Загоне что делал?

— Я ж говорю, в ремонтной бригаде охранником. Да я в Загоне прожил всего неделю, из-под станка выбрался. Потом в шоу у Мозгоклюя участвовал. Победил. Не смотрел что ли?

— В шоу? Победил? Складно рассказываешь. И главное, достоверно. Прям так и хочется поверить.

— Да ты в планшет глянь. Там имя моё и номер.

— Какой номер?

— Двести сорок, сто двадцать семь, сто восемьдесят восемь.

— Хорошо, проверю. Разряжен он у тебя только. Но ничего, у нас тут и розетка есть, и зарядник.

Он отошёл к стене, подсоединил планшет к заряднику.

— О как.

— Что? — вздрогнул я.

— Тут пишут: аннулировано. Дон, уверен, что это твой планшет? Показания не сходятся.

— Может Контора решила, что я умер? Времени сколько прошло.

— И как быть?

Как быть, как быть… Не знаю, как быть. Что знаю наверняка: не хочу на площадь. Сквозь стены прорвался всплеск криков. То ли люди кричали, то ли те двое неудачников. Если я не найду ответы на его вопросы, то сам скоро буду так кричать.

— Гвоздь… Я могу к тебе так обращаться? Гвоздь, ты знаешь Гука?

Хозяин Квартирника не ответил, но по глазам догадался: знает. Ну ещё бы, кто не знает Гука.

— А Мёрзлого?

Тоже знал. И, кажется, эти имена ему пришлись не по вкусу.

— Сообщи в Загон. У вас же должна быть связь. Пусть не с Гуком, но с Мёрзлым наверняка. Просто назови моё имя.

Гвоздь заложил руки за спину, качнулся на пятках. Он сомневался. Какой-то недомерок в миссионерском плаще вдруг начинает оперировать именами, за которыми стоят огромные ресурсы. Если он врёт, а ты сунешься, то может так прилететь, что никакие стены не спасут. На его месте я бы тоже сомневался. Проще пристрелить недомерка и закопать за периметром втихаря. Возможно, Гвоздь так и поступит.

— Простой охранник, говоришь? Ладно, охранник, повиси пока здесь. Подумаю, что с тобой делать.

[1] Кармашки, нашиваемые на груди черкески, в которых хранили готовые к использованию ружейные заряды; своеобразный вид патронташа.

Глава 8

Он ушёл, выключил свет, я остался стоять в полуподвешенном состоянии. Руки онемели, спина затекла. Через час я начал проклинать всех и вся, через два понял, что подыхаю. За стенами уже наверняка вечер, а то и ночь. Никаких звуков снаружи не проникало, только в углу пищали мыши. Откуда они здесь, кругом кирпич и бетон.

В воспалённом мозгу начали роиться безумные образы: искажённые дома, деревья, смеющиеся лица, столб с примотанной Соткой. Она махала рукой, как будто звала. С края сознания доплыл кофейник-далла[1], в котором я готовил кофе по особому рецепту для гурманов. Этот рецепт нашла Данара. Она отыскала его в старой поваренной книге. Данара…

Удар по щеке.

— Что?

— Очнулся, археолог?

Голос знакомый. Где я его слышал?

— Ну так что?

Это уже Гвоздь. В ярко освещённом пространстве возникли контуры хозяина и ещё кого-то.

— Он.

— Заберёшь?

— Что при нём было?

— Наглеешь, Твист.

Твист… Твист… Точно! Штурмовик из команды Мёрзлого, его замыленная копия.

— Мёрзлый велел взять всё.

— Я мог не сообщать вам.

— Мог. Но сообщил.

— В следующий раз умнее буду.

— Зря ты так, Гвоздев. Мёрзлый рано или поздно обо всём узнает и потребует ответа. Хочешь отвечать перед Мёрзлым?

Хозяин не хотел. Перед Мёрзлым никто не хочет отвечать. Я помню это лицо. Маска смерти. Что бы ты ни делал, куда бы ни бежал — он дотянется и воздаст по заслугам, и это будет похуже свежевания. Не с него ли примас лепил образ Великого Невидимого?

Цепь ослабла, я рухнул на пол. Щёлкнул ключ, наручники раскрылись. Надо мной склонился Твист.

— Ну, привет что ли? Давай, продирай зенки, домой поедем. Командир тебя заждался.

Тело я почти не чувствовал и, вместо того, чтобы встать, заёрзал по полу как червь. Твист присел на корточки, растёр мне сначала руки, потом ноги. Мышцы пронзили иголки, я скрипнул зубами. Больно. Но чувствительность начала восстанавливаться.

Твист бросил мне под ноги берцы. Я обулся, встал. Придерживаясь за стену, двинулся к выходу. Наногранды всё ещё работали, отдавая последнюю силу. Когда вышли во двор, я уже мог передвигаться без поддержки.

Двор заливало восходящее солнце, я провисел на цепях почти сутки. Народ смотрел на меня без вчерашней ненависти, и свежевания не требовал. Отчасти это могло быть связано с тем, что посреди двора на Т-образной перекладине головой вниз висела окровавленная туша. Кровь уже запеклась, тело выглядело как сплошная короста. Понять, кто это, Танцор или Сивер, было нельзя. С уверенностью можно сказать лишь то, что это его крики пробивались вчера сквозь стены.

Меня передёрнуло.

— Не нравится? — самодовольно проговорил Гвоздь. — Такова се ля ви, в смысле, жизнь. Преступление должно иметь наказание, иначе начнётся хаос. Не мои слова, но Фёдора Михайловича Достоевского. Мудрейший был человек. У меня его полное собрание сочинений. Могу дать почитать. С возвратом, разумеется.

— Наказание? — процедил Твист. — Для этого не обязательно кожу сдирать.

— Традиция.

— Садисты вы тут все. А ты главный садист.

— Зато из людей тварей не делаем.

Твист не ответил, только покачал головой, а я подумал, что лучше: быть заживо освежёванным или превратиться в язычника?

Гвоздь вывел нас за блокпост. На дороге стоял броневик, от него тянулись провода к трансформаторной будке. Заряжался. Рядом, облокотившись на моторный отсек, курил штурмовик.

— Дальше провожать не пойду, — сказал, останавливаясь, Гвоздь. — Мёрзлому привет и наилучшие пожелания. Будет рядом, пусть в гости заезжает. Но если мимо проедет, не обижусь.

Твист кивнул:

— Передам. Слово в слово.

У въезда стоял вчерашний постовой. Сегодня он выглядел не таким весёлым.

— Как там Сивер? — поддел его я.

— Нормально, долги отрабатывает. Такими людьми, как он, хозяин не разбрасывается.

— Значит, на перекладине Танцор висит? Знатно он вчера орал, аж в подвале слышно было.

Постовой сощурился.

— Чё ты хочешь, загонщик? К тебе претензий нет, они сами подставились. Бывает. Но что бы ни случилось, друзей ты здесь не найдёшь.

— Да я и не ищу.

— Вот и езжай с богом.

От Квартирника дорога вывела к Обходному шоссе. На перекрёстке стоял информационный знак: «Развилка». На противоположной стороне табличка с указателями: «Квартирник, Посёлок Маньки Лютика, Северный пост, Красный анклав». И стрелки направлений. Все эти поселения в той или иной степени подчинялись Конторе, и пусть Гвоздь сколь угодно кичится тем, что у него на запястье нет штрих-кода, но благосостояние его основано на статах. Не штрих-код так планшет, зря что ли он розеток везде понатыкал и зарядник с собой носит?

Проезжая мимо сельсовета, я хотел попросить Твиста притормозить, чтобы поискать мою эмпэшку. Но тут же отказался от этой мысли. Смысла в этом уже не было, автомат наверняка нашли. После того происшествия в Придорожном побывало полно народу. Поставили новый столб, восстановили проводку, убрали мусор возле здания, окна закрыли ставнями, навесили новую дверь. Вполне возможно, Контора решила создать здесь ещё один пост, чтобы прикрыть этот участок дороги от прихода незваных гостей типа миссионеров и всякого рода рейдеров.

За мостом на встречке показался караван грузовых платформ в сопровождении двух лёгких броневиков. Охрана не штурмовики, а простые работяги вроде меня. Вооружение допотопное, обмундирование разноцветное. Стрелок с первого броневика приветливо махнул, я махнул в ответ, Твист сделал вид, что не заметил.

На платформах сидели люди. Шлак. Мужчины и женщины, в руках вещи. Не похоже было, чтобы их везли против воли, скорее всего, стандартное сотрудничество с какими-нибудь льготными установками.

— Куда их? — спросил я.

— А тебе не всё равно? — фыркнул Твист.

— Раз спрашиваю, значит, нет, — в той же тональности ответил я.

— Твое дело клетчатое: делать, что скажут, и помалкивать. Андестенд?

— Would you like to give me an English lesson? Come on, say something else, it will be interesting to hear you grunt. (Хочешь дать мне урок английского? Давай, скажи что-нибудь еще, будет интересно послушать, как ты хрюкаешь (англ.)

— Чё?

— Произношение у тебя, говорю, хреновое. Ты не говоришь, а хрюкаешь. Это я к тому, кто из нас двоих помалкивать должен.

Твист покраснел, сжал пальцы в кулаки. Он положенец, терпеть от шлака оскорбления не привык, и по закону имеет