Она скрещивает руки на груди, все еще сосредоточенная на ране у меня на голове, и хорошо, что я подняла воротник Крейна, прикрыв синяки на шее.

— Тебе следует обратиться к медсестре. Она отличный целитель.

— Я так и сделаю. Но не могу пойти в таком виде, — говорю я, указывая на слишком большую одежду Крейна. Я подчеркнуто раскидываю руки, и до моего носа доносится его запах, теплый, пряный и обжигающий, и мой желудок скручивает. Я поражена, что после всего, что мы сделали и через что прошли, одного его запаха достаточно, чтобы у меня подкашивались колени.

Крейн говорит, что я его околдовала, но, думаю, это я заколдована.

— У меня небольшой выбор, — говорит она с неохотным вздохом, направляясь к шкафу и распахивая дверцы. — Учительский бюджет мал, знаешь ли.

Я оглядываю комнату и замечаю не только аромат благовоний, доносящийся от ее стола, но и запах табака.

— О, — говорит она, заметив, что я смотрю на горящую сигарету в пепельнице. — Надеюсь, ты не возражаешь. Я знаю, что к курению относятся неодобрительно, но эту привычку я приобрела во время своих путешествий. Из Египта. Нет, я там не была, но знаю людей, которые там бывали. Я обсудила это с Сестрой Леоной на случай, если ты беспокоишься.

Я качаю головой.

— Ничего страшного. Просто я никогда не встречала курящую женщину.

— Некоторые курят, — говорит она, снова перебирая свою одежду. — Втихаря, — она делает паузу. — У меня еще есть немного опиума, если тебе интересно.

Мои брови взлетают вверх при упоминании о слабости Крейна, игнорируя тот факт, что моя учительница предлагает мне наркотики.

— У вас есть опиум? Как вы его здесь раздобыли? Вы уезжали из института?

— Конечно, — говорит она, подходя ко мне и протягивая простую темно-синюю юбку и лиф, которые я видела на ней несколько раз. — У меня нет корсета, который бы удерживал твои, ну, в общем, пышные формы, но, думаю, подойдет. Прости, это не в твоем стиле.

— Нет, все идеально, — рассеянно отвечаю я, забирая у нее вещи, все еще размышляя о том, что она сейчас сказала.

— Хм, тебе нужны туфли и чулки, — говорит она, оглядывая мои ноги. — Возможно, мои сапоги тебе малы, но они должны подойти. О, и еще тебе понадобится сорочка. Панталоны…

— Я обойдусь без них, — быстро говорю я, и она и глазом не моргает от того, как скандально это звучит. Вместо этого она подходит к своему шкафу и выдвигает ящики. — Мисс Чой, — начинаю я.

— Пожалуйста, зови меня Нараэ, — говорит она. — Мы должны обращаться друг к другу на «ты», если ты будешь носить мою одежду.

— Конечно, Нараэ. Ты сказала, что уезжала из школы. Когда? Как?

— Этим летом, — говорит она, доставая из ящика сорочку. — Меня не было до конца августа. Я добралась на речном пароходе до Нью-Йорка, а оттуда поездом до Бостона.

— И они позволили тебе уехать? — спрашиваю я, держа сорочку вместе с юбкой и лифом.

Она как-то странно смотрит на меня.

— Конечно. Многие учителя остаются, но я люблю путешествовать. Конечно, я ничего не помнила о школе, пока меня не было, только знала, что я здесь преподаю, и все.

— Но ты все равно знаешь, что ты ведьма…

— Да, — медленно кивает она. — Но за пределами школы это не кажется таким важным. Как будто вся моя магия остается здесь. Я словно больше не ведьма, когда уезжаю, — на ее лице появляется тревожное выражение, и она качает головой. — Но у меня с собой была записка от твоей тети. В ней говорилось привезти как можно больше опиума. Она также дала мне денег.

— Леона просила тебя привезти опиум? — спрашиваю я, думая, что ослышалась.

— Да.

— Для чего?

Она пожимает плечами.

— Я не спрашивала. А если и спрашивала, то не помню. Иди пока в ванную и оденься. Я потом помогу тебе надеть ботинки.

Как в тумане я иду в ванную и надеваю сорочку, юбку и лиф. Платье немного тесноватое, но, к счастью, оно мне впору, потому что я не пользуюсь застежкой сзади. Лиф застегивается только спереди на ленту, а не на крючки.

Когда я выхожу, то чувствую себя не в своей тарелке, но вполне сносно, и сажусь на ее стул, пока она достает чулки и сапоги.

— Я могу сама, — говорю я ей, когда она начинает натягивать чулок на мою ногу, и, несмотря на то, что произошло в ванной, я рада, что только что вымылась.

— Ты привыкла к горничной, — говорит она. — И я была горничной до того, как стала учительницей, для меня это не проблема.

Госпожа Чой… Нараэ заканчивает с чулками, закрепляя их ниже колена темно-синими лентами в тон, а затем надевает кремовые сапоги, которые слишком тесны и сдавливают мне пальцы ног, и я вспоминаю, как мне помогала Фамке. А вот мама — никогда. Приятно, когда тебе помогают, пусть даже на мгновение, и я задаюсь вопросом, заведу ли я в конце концов каких-нибудь подружек в общежитии, с которыми мы могли бы помогать друг другу в подобных вещах.

По крайней мере, я буду скучать по Фамке. Как бы сильно я не хотела избегать свою маму, мне придется вернуться в Сонную Лощину, чтобы навестить ее. Нам еще столько всего нужно обсудить.

В конце концов, Фамке сказала, что она верна моему отцу и мне. Может быть, когда я закончу школу, смогу взять ее с собой, куда бы я в конечном итоге ни поехала. И мне кажется немного жалким, что единственный способ сохранить хоть какое-то чувство семьи — это платить ей за то, чтобы она была моей горничной.

И внезапно на меня накатывает чувство глубокой пустоты, я вспоминаю отца, и глубокое потрясение от его отсутствия смешивается с ужасом настоящего.

— Тебе больно? — спрашивает меня Нараэ, и я удивленно смотрю на нее. Она закончила зашнуровывать ботинки и протягивает мне