Герда шарахнулась в сторону двери. Цветочница наступила на собственные кишки и врезалась в стену, разбив лицо, однако и это её не сокрушило. Она отступила на пару шагов, посмотрела вправо, влево, явно потеряв ориентацию в пространстве.

— Время... ужина... время... ужина... время... ужина...

Герда ощутила одновременно и обиду, и злость: ну почему эта гадина всё ещё жива?! Нечестно! Нормальные люди после таких ран не ходят, не нападают!

— Время... ужина... — повторяла Цветочница, как испорченная пластинка, — время ужина...

«Нет, она должна умереть, сейчас же!» — вспыхнуло в голове Герды.

Кинулась к людоедке, выдернула топор из лопатки и с истошным визгом обрушила лезвие ей на голову, проломив череп. Сознание захлестнула тьма. Герда уже себя не контролировала, это уже не она, а её ярость била упавшую на пол Цветочницу. Топор взметался, разбрызгивая кровь, и рубил, рубил.

Прошло немало времени, прежде чем обессиленная Герда опомнилась. И ужаснулась, не веря своим глазам, сомневаясь, что всё это сотворила она. Перед ней лежало месиво из растерзанной плоти и костей — то, что совсем недавно было женщиной, которая выращивала прекрасные цветы, заботилась о своих детках и пожирала людей.

Её больше нет. Стёрта с лица земли.

— Её больше нет, — тихо промолвила Герда, выронив топор. Рассудок балансировал на грани сумасшествия.

Она отступила от трупа, почувствовав рвотные позывы. Попыталась их сдержать, но тщетно — вырвало. Сплюнув горькую слюну, подошла к Сказочнику, села на пол рядом с ним.

— Потерпи. Сейчас соберусь с силами и вытащу тебя из этой комнаты. Отдохну чуток и вытащу. Здесь нельзя находиться. Потерпи.

Тихо пророкотал гром — гроза уходила. Догорали свечи, мухи успокоились и продолжили пиршество.

Герда усмехнулась, удивившись что ещё способна усмехаться.

— Утром ты мне втирал, что в промзоне вообще никому доверять нельзя, а стоило Цветочнице поманить тебя котлетками, побежал за ней вприпрыжку. «Не мешало бы пожрать. Я утром даже не завтракал», — передразнила она его. — Советуешь и сам же свои советы не выполняешь. Да и я хороша...

Щека Сказочника чуть дёрнулась. Он разомкнул губы и прошептал еле слышно:

— Виноват... признаю.

Герда кивнула.

— Хорошо... хорошо, что признаёшь.

Больше находиться в этой вонючей комнате было невыносимо. Герда встала, взяла Сказочника за запястья и потащила, морщась от напряжения. Метр, ещё метр. Передохнула и поволокла дальше, проворчав:

— Да что же ты такой тяжёлый. Набил брюхо котлетками.

Она вытащила его из комнаты в цех, положила возле станка, затем закрыла дверь в мясницкую и ощутила облегчение — словно захлопнула врата в ад.

А потом случилось то, что заставило её снова напрячься: сверху, со стороны железной лестницы, ведущей на второй этаж, послышалось басовитое мычание:

— Мама-а... мамочка-а... Мама-а.... мамочка-а...

Глава 6

— Мама-а... мамочка-а...

У Герды мороз по коже пошёл от этих голосов. Цветочница рассказывала о маленьких сыночках, но подобные звуки едва ли могли издавать дети. Логово людоедки, как выяснилось, было полно тёмных сюрпризов.

«Детки» продолжали звать мамочку — иногда плаксиво, а порой и напористо, зло. Герда решила, что одна ни за что не станет подниматься наверх, только со Сказочником. Надо только чтобы тот скорей оклемался. Пока он мог только тихо слова произносить, да и то через силу. И как же заставить его двигаться? Та ещё задача.

Не зная, правильно ли она делает, Герда принялась растирать ему лицо, руки, надеясь таким образом разогнать кровь. Затем сходила на кухню, выпила воды, зачерпнув её ковшиком из ведра, потом в том же ковшике принесла воду Сказочнику. Он сумел сделать несколько глотков, ему определённо становилось лучше. Примерно через час у него получилось согнуть и разогнуть руки, ноги, а ещё часа через два — поднялся, сделал пару шагов, держась за станок.

— Оживаю потихоньку. Скоро буду как новенький. Вот же Цветочница, падла, на котлеты нас пустить хотела. Чёрт, теперь мне эта комната в кошмарах сниться будет.

— Кстати, о котлетах... — поморщилась Герда.

— Стоп! — Сказочник поднял руку с раскрытой ладонью. — Мы с тобой ели котлеты из крысятины, и точка! Мы — не людоеды. Не знаю, как ты, но я буду именно так думать. А лучше, вообще об этом не думать. Забыть, словно этих котлет и не было.

Герда рассудила, что он абсолютно прав. Возможно, он и предлагал самообман, но так проще, легче для рассудка, который и без того настрадался за последнее время. Котлеты из мяса крыс? Не из человечины? Пусть будет так. Вот только не думать об этом не получалось.

Осторожно, словно ступая по канату, Сказочник прошёлся по цеху. Размялся, делая круговые движения руками, после чего зашёл на кухню, вернулся с двустволкой.

— Два патрона, — объявил он. — Надо бы ещё поискать. И глянуть, что за детишки такие там наверху голосят. Странно, что они ещё не показались, тут явно что-то не так.

«Тут всё не так!» — едва не выкрикнула Герда. Всё в ней призывало уйти из логова людоедки прямо сейчас, каждая минута, проведённая здесь, казалась пыткой. Как бы ни хотелось отстраниться от произошедшего, а перед глазами то и дело возникало искажённое злобой лицо Цветочницы, в голове звучал её голос: «Время ужина! Время ужина!..»

Но всё же Сказочник был опять-таки прав: необходимо поглядеть на детишек. Не из-за любопытства, разумеется, а потому что так надо. Они не в ответе за свою кровожадную мамашу и, возможно, им нужна помощь. Как Каю. Не пожалеть бы только потом об этом. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Герда слышала эту пословицу от отца и не слишком понимала её смысл. Но сейчас начала подозревать, что скоро поймёт, прочувствует. Впрочем, они со Сказочником уже в аду, куда уж дальше. Однако, говорить себе, что хуже не будет, она не стала — боялась сглазить.

— Мама-а... мамочка-а... — не прекращали мычать отпрыски Цветочницы.