Болотников застыл на месте, боясь обернуться. Послышался сухой смешок, хлопнула дверь, и всё затихло. Атаман рывком обернулся: Хрипуна не было.

— Свят, свят, свят! — перекрестился он и зло сплюнул. — Вот же, гад, — вслух проговорил он. Потом нащупал кошель с золотом, снова ощупал его, достал одну монету, проверил её на зуб. Это и вправду было золото, а не кусок дерьма. Значит, не обманул его Хрипун.

А и ладно, что был он колдуном. Золото-то настоящее было, а совет своевременным. Нужен им Ивашка, когда силы колдовские за власть дерутся. Что ж, и он им пособит: и с мертвяками разберётся, и положение своё поправит. Молодец он. То есть, мо́лодец!

Глава 8 Лес.

Вадим быстро уходил от Козельска, он был одновременно и зол, и доволен. Зол оттого, что ему не удалось сделать и половины того, на что он надеялся, а доволен тем, что снова приобрёл себе оружие. К отличному, но необычному клинку, он получил ещё и…

А что, собственно, он получил? Вадим мельком глянул на свою добычу, что намертво сжал в кулаке. Не останавливаясь, на ходу дёрнул за гарду, вытягивая длинный кинжал из тугих ножен. На свет медленно показалась светлая сталь узкого лезвия. Это был тонкий и узкий клинок с рукоятью из кости и странной гардой в виде двух перекрещённых «скрепок», направленных в сторону лезвия.

Таким клинком было удобно прокалывать насквозь или бить в глаз. В общем, ему сильно повезло с оружием на этот раз. Жаль было потери сабли, но что поделать. Пистоль сломался и тоже утерян, да и бесполезен он уже оказался. Клинок тонкого кинжала снова был отправлен в ножны, а сами ножны подвешены к поясу.

Оскальзываясь на торчащих из-под земли корнях, Вадим шёл вперёд, ориентируясь по солнцу. Продираясь сквозь дебри почти нетронутого леса, он иногда попадал в растянутые сети паутины, что неприятно липла на лицо порой вместе со своими не успевшими удрать хозяевами, и Вадим, чертыхаясь, стряхивал противных мохноногих. Но зато ярко светило солнце, радуя его своим светом. Свиристели в кустах какие-то пичуги, шумно взлетали на деревья глухари, тихо шуршали в траве мыши.

Пару раз он наткнулся на огромные муравейники, заботливо собранные маленькими лесными тружениками. Остановившись возле одного из них, Вадим облизал травинку и положил её сверху, прямо на суетящихся муравьёв. Те, почуяв опасность, задрали вверх свои задницы, расстреливая внезапно появившегося «интервента». Остро запахло кислотой.

Сунув «обстрелянную» травинку в рот, Вадим насладился кислым вкусом, избавившись наконец-то от противной горечи во рту. Хлынула слюна, как у юнца после курения. Поплёвывая на землю, Вадим уже более ходко зашагал вперёд, внимательно осматриваясь вокруг. Опасность могла возникнуть в любое время и в любом месте, и совсем не время расслабляться. Он и не расслаблялся.

То тут, то там вспархивали с веток птицы, иногда возникало ощущение, что кто-то смотрел ему в спину, но Белозёрцев, сколько не оглядывался, так никого и не заметил. Кое-где встречались следы человеческой деятельности: засеки на деревьях, уложенные в ряд брёвна или хворост. Временами попадались грибы: то подосиновик показывал свою красно-оранжевую шляпку, то коренастый боровичок грозил из-под корней крепкой белой ножкой.

Ломая густой папоротник, Вадим спускался в неглубокие лесные ложбины, где россыпью жёлтых огоньков жили лисички. Дорога была неблизкая, неизвестная. Продукты у него были, но он всё равно выкручивал попадавшиеся грибы, набивая запасной мешок белыми да лисичками. Варить их недолго, при этом они были вкусны и безопасны.

До обеда Вадим набрал где-то с полмешка. Он взглянул на солнце, что уже вошло в зенит, и остановился передохнуть, увидав неподалеку лесной ручей. Места шли пока ещё не глухие, и изредка попадались узкие тропы, проделанные то ли охотниками, то ли лесным зверьём.

Набрав полный котелок воды, Вадим разжёг костёр и принялся за приготовление пищи. Отварив грибы, он бросил в кипяток горсть гречки и через час, шумно отдуваясь и обжигаясь, уже ел грибную кашу. Острый запах дыма на время отогнал вездесущих комаров и распугал осторожное лесное зверьё. Мертвяков, что обязательно заглянули бы к нему на огонёк, здесь пока не было.

Затоптав кострище, Белозёрцев снова отправился в путь. Идти было тяжело. Мешал неудобный мешок, больно било по ногам оружие, а ориентироваться с наступлением предвечерних сумерек становилось всё сложнее и сложнее. Особенно мешал палаш, что висел в верёвочной петле, ножен для него у Вадима не было. Глянув на небо и темнеющий лес, Вадим задумался о ночлеге: смеркалось, и лес уже не казался таким дружелюбным, как прежде.

В конце концов, он наткнулся на крохотный овражек, скорее даже промоину от спешащих с холма дождевых потоков: вполне подходящее место для ночёвки. Одному в лесу было некомфортно и страшно, и до наступления темноты он успел натаскать старых сухих сучьев, да и воду нашёл в одной из промоин совсем недалеко. Воду нужно было отфильтровать и вскипятить, для того чтобы пить. Кое-как с помощью деревянной кружки, котелка и ткани с песком он справился и с этой задачей.

Поставив котелок на огонь, Вадим, чтобы не терять времени даром, отправился за топливом. Валежник про запас Вадим собирал почти в полной темноте, пользуясь лишь слабым отсветом костра, что сыпал искрами из неглубокого оврага. Ветки и сучья были сухими, запах костра несильным и на расстоянии быстро терялся. Выбрав корягу побольше, Вадим сел и устало уставился на костёр.

Вода вскипела, и он закинул в неё грибы. Вместе с прихваченным из деревни куском сала и ржаными сухарями должно быть сытно. Еды пока было достаточно. Он основательно пошарил в домах посадских жителей, ещё когда жил у Маруси. В мешке лежала копчённая до черноты колбаса, засушенная до каменного состояния. Была там и сушёная рыба, мечта любого поклонника пива. Дополняли «НЗ» глиняные горшочки с маслом и смальцем.

Поев, Вадим достал новый кинжал и в неверном свете костра стал его рассматривать более подробно. Тонкий узкий клинок больше всего напоминал штык от винтовки. Штык, правда, основательно проигрывал кинжалу. Тот был явно острее, красивее и, пожалуй, длиннее.

Очистив кинжал от грязи и мусора, Вадим вложил его снова в ножны и взялся за фламберг. В голове вертелось название меча, но память отказывалась его называть, как он не напрягал её. Ну, и ладно. При свете огня меч выглядел поистине зловеще. Покрытый сверху чёрной кровью и ещё чем-то, он не отсвечивал и не бликовал, а казался матовым, словно был покрыт виниловой плёнкой.

Пожав плечами, Вадим воткнул его несколько раз в землю, надеясь очистить от грязи и отложений. Это не помогло, клинок по-прежнему был покрыт каким-то веществом. Белозёрцев не поленился и, поднявшись с коряги, ополоснул клинок горячей водой, потёр его куском тряпицы. Мокрое лезвие заблестело водяным блеском, но не очистилось.

Заинтересовавшись, Вадим решил подержать его над огнём и сунул кончик лезвия под пляшущие язычки пламени. Несколько секунд ничего не происходило. Пламя нехотя облизывало смертоносное железо, но потом что-то пошло не так.

Внезапно огонь вспыхнул, зашипел, извергая невыносимое зловоние. Кончик меча раскалился и замерцал. От неожиданности Вадим дёрнул его на себя, но не рассчитал силы, свалился наземь, забарахтался, вскочил и замер, удивляясь собственной глупости.

Раскалённый кончик меча по-прежнему светился, постепенно остывая, и в тоже время возмущённо шипел. От него во все стороны расходился вонючий и едкий дым с кислотным привкусом. Морщась от дыма и судорожно кашляя от того, что неудачно вдохнул эти зловонные испарения, Вадим отошёл в сторону и сунул клинок во влажную землю. Тот негодующе зашипел, но чёрный и влажный лесной торф быстро успокоил возмущённое лезвие.

Ещё немного пошипев, фламберг постепенно успокоился. Это почувствовал и Вадим и, дёрнув на себя палаш, вынул его из земли. Держа меч на весу, внимательно осмотрел со всех сторон и вернулся с ним обратно к костру.

Здесь он ещё раз рассмотрел клинок. Был он вполне обычным, за исключением волнистого лезвия. Гарда его, впрочем, была витая и сложная. Рукоять составная, с металлическим яблоком на конце, и плотно обвитая проволокой по всей длине хвата. Клинок был хорошо заточен, крепок и довольно увесист. Он чуть по-другому лежал в руке Вадима, иначе, чем клыч, им хотелось и рубить,