– Заметьте, что здесь только одна точечная рана, – сказал Макдаффи. – На этот раз убийца попал прямо в бедренную артерию. Кровь опять полностью выкачана. Мы обнаружили вокруг раны что-то похожее на слюну, или слизь… или, может быть, какую-то смазку. И снова провели анализ ДНК и химического состава.

Пендергаст долго осматривал рану.

– Обратите внимание, здесь тоже есть синяки и царапины, – продолжил Макдаффи. – Но ничего похожего на первый труп. Этого убили гораздо более умело – во всяком случае, если судить по малому количеству признаков борьбы.

Медэксперт кивнул ассистенту, и они перевернули тело. Колдмун сразу же заметил точно такие же симметричные гематомы на равном удалении от позвоночника.

– Похоже на то, что тело – оба тела – зажали в клещи или тиски. С такой силой, что у трупов надорваны мышцы и сломаны ребра.

Пендергаст водил цифровой лупой туда-сюда, осматривая гематомы. В лаборатории повисла тишина. Наконец он выпрямился и поднял сверкающие глаза на медэксперта.

– Одни из самых необычных повреждений, которые мне приходилось наблюдать на трупе.

– Мы тоже озадачены. Оба тела, как вы знаете, были перемещены. Первое перевезли с площади к реке, а это больше трех миль по прямой.

– Вы хотите сказать, что характер травм указывает на участие в убийстве более чем одного человека?

– Со всей определенностью. И в убийстве, и в перевозке. По меньшей мере двое или трое, а может быть, и больше. Вторую жертву тоже переместили. Хотя на данную минуту мы можем только строить предположения о действительном месте убийства. Почти уверен, что эти отметки оставлены каким-то механизмом – бульдозером, автопогрузчиком или иной строительной машиной, которая подняла тело и перевезла в другую точку. Я в недоумении.

Пендергаст помолчал немного и заговорил снова:

– Думаю, мистер Макдаффи, что нам следует держать наше общее недоумение при себе. Возможно, вы уже видели шумную толпу журналистов и операторов снаружи?

– Да, видел.

– Чем меньше информации они получат, тем лучше. Я говорю об этом, потому что вы, несомненно, скоро столкнетесь с ними, как уже пришлось мне.

Макдаффи кивнул, и глаза его округлились при мысли о таком неприятном противостоянии.

– Они ничего от меня не узнают. Предоставлю разговор с ними капитану.

– Вот и прекрасно.

Пендергаст снова повернулся к трупам, и Колдмун заметил, как сверкнули серебром и невероятным напряжением его глаза.

15

Макдаффи показал посетителям запасной выход, который благополучно вывел их в тихий переулок. Колдмун набрал полную грудь влажного воздуха, радуясь, что избавился от вони антисептиков в лаборатории.

– Вы, случайно, не ходите в церковь? – спросил Пендергаст.

– Нет, если иметь в виду ваше понимание этих слов.

– Но может быть, ради дела вы пойдете на компромисс? Я ценю ваше общество.

Колдмун вздохнул:

– Раз уж вы заговорили о деле, какое отношение имеет к нему посещение церкви? Если только вы не собираетесь обратить меня.

– Обратить? Это вряд ли осуществимо. Возможно, вы заметили татуировку на запястье нашего доброго доктора Кобба?

– Да. Похожа на знак участия в боевых действиях. Вот уж не подумал бы, что этот старикашка – ветеран войны.

– Это не воинский знак. Это герб одного древнего аристократического рода. А именно рода Батори из венгерского региона[21] Трансильвания.

– Трансильвания? Как в «Дракуле»?

Пендергаст кивнул:

– Три стилизованных клыка, расположенных горизонтально. В полном варианте герба вокруг них дракон, кусающий себя за хвост. – (Колдмун понял, что Пендергаст с радостью затянет этот разговор хоть до бесконечности.) – В четырнадцатом веке этот герб был пожалован воину Витусу, убившему болотного дракона, который наводил страх на окрестности замка Эчед.

– Молодчина! Я слышал, что болотные драконы хуже всех прочих.

– Среди потомков Витуса была графиня Елизавета Батори из Эчеда, жившая в шестнадцатом веке. Она удостоилась чести попасть в Книгу рекордов Гиннесса.

– За что?

– Как самый деятельный серийный убийца – женщина. Говорят, она погубила больше шестисот пятидесяти девушек, по большей части девственниц, чтобы искупаться в их крови и этим сохранить свою красоту. Ее прозвали Кровавой Графиней.

– Боже милостивый!

– Так вот, сидя в приятной прохладе гостиной дома Оуэнса-Томаса, я спрашивал себя: зачем нужна степенному историку доктору Коббу такая татуировка?

– Может быть, он потомок Батори?

– Нет. Как я вам уже рассказывал, сразу после нашего ухода он едва ли не бегом направился к дому вдовы Калпеппер. Доктора Кобба явно обеспокоило наше появление, и он решил посоветоваться с ней. Я проследил за ним, и, когда он вышел, сам нанес миссис Калпеппер короткий визит.

– Под каким предлогом?

– Как свидетель Иеговы. И прежде чем меня возмутительным образом вытолкали вон, успел добиться своей цели. Я заметил на запястье миссис Калпеппер точно такую же татуировку.

– Правда? Похоже на какую-то секту.

– Именно так.

Колдмун помолчал немного.

– Секте могла понадобиться кровь для ритуалов… Если они собирались пойти по стопам Батори. Много крови.

– Совершенно верно.

– И вы считаете, что все это дерьмо творится в той самой церкви, что купила вдовушка?

– Надеюсь, что так.

– Надеетесь? – невольно рассмеялся Колдмун. – Правда? Вы – и надеетесь?

– Мой дорогой Колдмун, я действительно надеюсь раскрыть дело и тем спасти жизнь будущим жертвам.

– Тоже верно. Когда мы собираемся навестить сектантов?

– Сегодня в полночь. Это будет для них сюрпризом. А я тем временем получу ордер и подготовлю облаву. Мы ведь должны взять их с поличным, чтобы им было уже не отмыться. Прошу прощения за двусмысленность.

– А почему вы так уверены, что они соберутся именно сегодня ночью?

– Потому что завтра годовщина ужасной смерти Елизаветы Батори в темнице замка. Конечно же, они должны отметить это событие каким-то ритуалом… возможно, даже кровавым.

16

Констанс Грин сидела в кафе «Суони» отеля «Чандлер-хаус», потягивая чай бао чжун и любуясь очаровательным маленьким парком по ту сторону Вест-Гордон-стрит. Зал кафе был длинным и узким, одну стену почти полностью занимало окно из рифленого стекла, выходившее на Чатем-сквер.

Саванна пришлась по вкусу Констанс, особенно после слишком уж современной Флориды, где тропический рай сталкивался с суматохой мегаполиса. Пусть даже здесь недавно случились убийства, Саванна оставалась элегантным городом, свыкшимся с собственным прошлым – не с ужасной историей рабства и угнетения, а с простой жизнью, чтением Троллопа[22] и прогулками по парку, каждое дерево в котором сажали с мыслями о том, как оно украсит пейзаж сто лет спустя. Здесь не кинулись сносить все подряд в приступе архитектурного вандализма пятидесятых и шестидесятых, а