На улице вышагивал Полковник, раздавая воздушные шарики с изображением «креольского короля». Толпа все росла, а семейство Пресли выглядело все более несчастным и растерянным. Армейское начальство начинало тревожиться, опасаясь, что не удастся набрать квоту в двадцать человек (призывников и добровольцев), а значит, и реквизировать автобус, чтобы покинуть Мемфис в тот же день. Но в конце концов из Дрездена, штат Теннесси, приехал автобусом призывник Доналд Рекс Мэнсфилд, которому надлежало пройти оформление только на следующее утро. Его спешно прогнали по кабинетам, записали, и рядовой Элвис Пресли (личный номер 53310761) загрузился в автобус, отбывающий в Форт–Чаффи, до которого было 150 миль. Элвис торопливо обнял безутешно рыдавшую матушку и не скрывавшего слез отца. «Пока, крошка, — сказал он Аните, когда автобус уже тронулся с места. — Прощай, длинный черный сукин сын». Эти последние слова были адресованы шикарному черному «Кадиллаку», стоявшему у бордюра. Остальные призывники нервно захихикали. По словам Рекса Мэнсфилда, эта выходка Элвиса «сломала лед», и он, хотя бы номинально, стал «своим парнем».

Вслед за армейским автобусом из Мемфиса выехала колонна автомобилей, набитых газетчиками и поклонниками, а когда автобус, как водится, остановился перед рестораном «Кофейная чашка» в Западном Мемфисе, там уже стояла почти двухтысячная толпа, поэтому водителю пришлось сбегать за бутербродами и напитками. В Форт–Чаффи офицер, отвечающий за информационное обеспечение, капитан Арли Метини с тревогой ждал появления Элвиса еще в январе. И, хотя Метини был ветераном с двадцатилетним послужным списком, имел огромный опыт и даже возглавлял армейский пресс–центр во время интеграционного кризиса в Литл–Рок, он оказался совершенно не готов к буйству толпы, которое началось в четверть двенадцатого ночи, когда долгожданный автобус прибыл на площадь. Тут на несчастного новобранца набросились больше сотни гражданских поклонников, человек двести из младших военных чинов и сорок или пятьдесят репортеров. Комитет по встрече возглавлял сам Полковник. Репортеры последовали за Элвисом в зал для перекличек и принялись фотографировать. По их просьбе Элвис несчетное число раз заправлял свою койку, но когда один из фотографов спрятался в казарме, чтобы снять спящего рядового Пресли, даже у закаленного служаки капитана Метини лопнуло терпение, и он приказал вытолкать фотографа взашей. Все это время Элвис выказывал недюжинное терпение и доброе расположение духа, сыпал остротами, шутливо поругивал собственную персону и охотно исполнял все просьбы, кроме одной: он наотрез отказался давать автографы во время службы. По собственным оценкам Элвиса, в ту ночь он спал не больше трех часов и проснулся задолго до половины шестого утра, когда сыграли побудку. Все остальные только продирали глаза, а рядовой Пресли уже брился и одевался. В шесть часов за завтраком к нему присоединились Полковник и два десятка фотографов («Снедь была добрая, но в то утро я так проголодался, что мог бы съесть любую дрянь» — так, по словам репортеров, оценил Элвис свою первую армейскую трапезу), после чего его отправили на квалификационные испытания, которые продолжались пять часов. Затем — обед и двухчасовая лекция о правах и льготах, положенных рядовым военнослужащим. Короткое собеседование о необходимости хранить военную тайну, выплата семи долларов денежного довольствия авансом («На что вы потратите эти деньги?» — спросили Элвиса репортеры, и он добродушно ответил: «Открою ссудную кассу») и, наконец, посещение армейского парикмахера. Это историческое событие освещали пятьдесят пять репортеров. «Ну, вот, — сказал Элвис, протягивая фотографам пучок волос и сдувая его с ладони. — Шевелюра, она сегодня есть, а завтра — нет». Но он волновался, да так, что забыл заплатить парикмахеру шестьдесят пять центов. Поэтому Элвиса окликнули, отчего он смешался пуще прежнего. Заметив поблизости телефонную будку, он отправился звонить матери. Репортеры бросились следом, но Полковник Паркер преградил им путь. «По–моему, парень имеет право без помех поговорить с родной матерью», — заявил он.

В среду Элвису выдали обмундирование, и Полковник, паясничая перед камерами, попытался заставить его примерить узкий галстук. «Нет, сэр, — ответил ему Элвис. — Здесь — никаких шнурков. Взыскание–то объявят мне, а не вам». После чего Полковник заявил фотографам: «Почему бы вам, ребята, не щелкать друг дружку?» После обеда пришло сообщение (немного раньше, чем ожидалось, но в общем и целом в нем не было ничего удивительного), что Элвис Пресли приписан ко второй бронетанковой дивизии — знаменитому «аду на колесах», — которой когда–то командовал генерал Джордж Паттон, дислоцированной в Форт–Худ на окраине Киллина, штат Техас. Там Элвису предстояло пройти подготовку и курс вождения танка. «До сих пор он был хорошим солдатом, — заявил командир части, генерал Ральф Мэйс. — Во всяком случае, я считаю, что он держался просто замечательно». А репортер Хай Гарднер настрочил колонку в форме письма к армейским товарищам Элвиса, в которой воздал хвалу отечеству: «Где еще никто может так быстро стать кем–то? В какой другой стране мира столь богатый и знаменитый человек станет служить рядом с обычными призывниками и не попытается откупиться от воинской повинности, не пустит в ход свое влияние, чтобы отбояриться от армейской службы? По–моему, это — американская демократия во всем своем блеске, та самая прекрасная жизнь, которую вы и Элвис призваны защищать, отдав этому делу от полутора до двух лет вашей молодости… Надеюсь, вы разделяете мои чувства».

В Форт–Худ оставили шестерых мемфисских призывников, в том числе Рекса Мэнсфилда и Уильяма Норвелла, которого Элвис тотчас прозвал Нервным Норвеллом. После того как на протяжении двухсот миль заказной автобус преследовала вереница преданных поклонников («Не дай Бог, кто–нибудь покалечится, — с тревогой говорил Элвис во время поездки. — Может быть, если я помашу рукой…»), он не стал останавливаться в Далласе и Уоксахачи, где уже собрались многотысячные толпы, а поехал в Хиллсборо, штат Техас, куда прибыл в половине второго, точно к обеду. Капитан Джей Ф. Даулинг выбрал двоих солдат покрепче и велел им сесть слева и справа от Элвиса. «По–моему, мы установили своего рода рекорд: прошло тридцать пять минут, прежде чем его узнали». Но когда это наконец случилось, разразился маленький бунт, и новобранцам понадобилось еще по меньшей мере двадцать пять минут, чтобы выбраться из ресторана. «Элвис держался очень любезно, — сказал потом капитан Даулинг. — Кое–кто из ребят заказывал блюда, которые нельзя было оплатить талонами на питание, и Элвис сказал, что покроет разницу из своего кармана. А по дороге к автобусу он изловчился накупить сигарет и конфет и раздал их ребятам. Когда мы выезжали из Хиллсборо, тамошние девчонки затеяли драку за стул, на