Шрифт:
Закладка:
Главная брешь в обороне правительства была на уровне командования. Среди сторонников Дофина не было опытного полководца, кто мог бы противостоять опытному и умелому герцогу Бургундскому. Поэтому было решено предложить вакантную должность коннетабля Бернару, графу Арманьяку. Это решение не было легким. Граф был известен как человек с крутым и авторитарным характером. Но он был "сильным умом, мудрым и храбрым", единственным выдающимся капитаном высокого ранга, который был в это время доступен. Два эмиссара были отправлены на юго-запад, чтобы убедить его срочно прибыть в Париж, взяв с собой столько войск, сколько он сможет собрать[579]. Жители Парижа, большинство из которых были убежденными сторонниками герцога Бургундского, угрюмо смотрели на происходящее. 29 ноября 1415 года король вернулся в город. Он представлял собой жалкое зрелище, проезжая через ворота Сент-Оноре в старой грязной одежде, с волосами отросшими до плеч и в сопровождении горстки гасконских телохранителей. После Азенкура никто не мог заставить себя праздновать его вступление в город торжественным образом. Не было ни муниципальных чиновников, ни купцов в ливреях, чтобы приветствовать его, ни принцев и дворян, чтобы ехать рядом с его каретой, ни толпы, чтобы кричать "Ноэль!", когда он ехал через весь город в отель Сен-Поль[580].
Дофин вступил в права правителя на следующий день. Он привел с собой остатки разбитой армии и некоторые бретонские отряды, которые были в Руане и Амьене вместе с герцогом Бретонским. Людовик Гиеньский всегда стремился к соглашению между враждующими сторонами и был готов пойти на компромисс с герцогом Бургундским, несмотря на неприязнь между ними. Он предложил облегчить его финансовые трудности с помощью пенсии в размере 80.000 экю в год и заявил, что примет в королевский Совет четырех кандидатов герцога. Дофин даже был готов принять его в Париже при условии, что тот распустит свою армию и приедет не более чем с гражданской свитой. Но Иоанн Бесстрашный рассчитывал на большее. На 11 декабря была назначена встреча в Мо на Марне к востоку от Парижа, на которой Иоанн хотел выдвинуть свои требования к Дофину и герцогам Беррийскому и Бретонскому. Но встреча так и не состоялась. 5 декабря доверенное лицо герцога Ренье Пот в сопровождении делегации бургундских чиновников предстал перед королевским Советом в Бурбонском отеле в Париже. Пот, пуатевинец по происхождению, уже тридцать лет находился на службе у бургундских герцогов и был доверенным человеком Иоанна для сложных миссий такого рода. Его господин, сказал Пот, не распустит свою армию до начала переговоров и не прибудет в Мо без большого вооруженного эскорта, так как этого требует его статус королевского принца. Дофин отверг это требование. Как верный подданный короля, ответил Людовик, герцог войдет во французские города только в сопровождении своих гражданских чиновников или не войдет вовсе. Пот предложил Дофину письменную клятву герцога вести себя должным образом, а если этого будет недостаточно, он отдаст своего сына Филиппа, графа Шароле, в качестве заложника. Но всякое доверие к Иоанну Бесстрашному к этому времени исчезло, и это предложение тоже было отклонено. Канцлер Дофина Жан де Вайи приехал вместе с Потом и его спутниками к герцогу, чтобы подкрепить послание правительства. Он предъявил Иоанну ультиматум от имени короля. Если герцог приблизится к Парижу, он будет считаться мятежником. К этому времени Иоанн уже достиг Провена в Бри и отмахнувшись от угроз Дофина, продолжил свое наступление[581].
10 декабря 1415 года герцог Бургундский вошел в Ланьи, обнесенный стеной город на Марне в двадцати милях от Парижа. Там к нему присоединился контингент, набранный из его сторонников в Артуа и Пикардии. Его союзник герцог Лотарингский также прибыл со своими войсками, в результате чего общая численность армии Иоанна составила от 3.000 до 5.000 человек. В течение следующих нескольких недель бургиньоны по широкой дуге обошли Париж с востока, от Уазы на севере до Сены на юге, оставляя за собой след из разграбленных деревень и ферм. В городе нарастало напряжение, распространялись экстравагантные слухи. Патруль арестовал кондитера в квартале мясников, который направил молодого парня за город с посланием, в котором призывал герцога быстро подойти к воротам Монмартр или Сент-Оноре, где 5.000 человек будут готовы подняться и впустить его в город. Кондитер, который, вероятно, был фантазером, был обезглавлен на площади Ле-Аль. Большое количество людей, подозреваемых в симпатиях к бургиньонам, было арестовано и брошено в тюрьму. На улицах ходили слухи, что правительство планировало перебить и других сочувствующих в случае, если Иоанн Бесстрашный попытается силой войти в город. Говорили, что городские власти собрали для этого 4.000 топоров с воронеными лезвиями, чтобы быть невидимыми ночью. Многие парижане поверили в эту чепуху. В монастыре бернардинцев и монастыре Сен-Мартен-де-Шам монахи всю ночь дежурили у костров на случай, если убийцы придут за ними. На неосвещенных улицах раздавались крики "За Дофина и герцога Бургундского"[582].
Имея за спиной армию, главных арманьяков мертвыми или томящимися в английских тюрьмах, а французское правительство в руках прагматичных умеренных политиков, герцог Бургундский вполне мог бы проложить себе путь к власти, даже если бы ему пришлось разделить ее с другими. Но череда неожиданных событий расстроила его расчеты. Первым и самым главным событием стала смерть Дофина. Людовик Гиеньский заболел дизентерией, вероятно, на обратном пути из Руана. По прибытии в Париж он сосредоточился на преодоление кризиса и отказался от приема всех лекарств. 7 декабря он был вынужден лечь в постель. 10 и 12 декабря он заставил себя выйти из своих апартаментов, чтобы председательствовать на кризисных заседаниях королевского Совета. А 18 декабря он умер. Людовику не было еще и девятнадцати лет и у него осталось мало друзей, которые оплакивали его. Его похороны в Нотр-Дам были скромным мероприятием, на них присутствовали прелаты, находившиеся в Париже, большое количество чиновников, но очень мало дворян. Короткий некролог в хронике Сен-Дени, осуждавший его как праздного гедониста и сравнивавший его с Генрихом V, стал ортодоксальным мнением многих поколений историков. "Великодушный, праздный, бесполезный, бездеятельный и робкий", — таков был вердикт арманьякского хрониста. Но мало от кого можно ожидать, что он проявит себя до девятнадцати лет, и Людовик заслуживал большего. Он был одним из немногих, кто высказывался в пользу умеренности и компромисса, и он умер в тот момент, когда созрел для того, чтобы стать проницательным и эффективным политиком. Его смерть
