Шрифт:
Закладка:
Мы с женой, пока преподавали в Америке, оказались в мире «лунного света». Пришли к нам две соседки предупредить, чтобы мы не удивлялись, если одна из них станет мужчиной. Но мы уже не удивлялись, та же метаморфоза совершилась с нашими сослуживцами-преподавателями. У нас на глазах гомосексуализм стал предметом политической борьбы, как некогда было с рабством, борьба эта, судя по всему, клонится к завершению признанием естественности однополой любви, признанием моральным и легальным[241]. Уже слишком много стало известно кошмарных, кончавшихся кровью и смертями историй о муках мальчиков, чувствующих себя девочками, и девочек, чувствующих себя мальчиками. Один из трех сыновей Хемингуэя, врач по профессии, четырежды женатый, отец восьмерых детей, всю жизнь страдал от сексуальной дезориентации, и все-таки решился в зрелом возрасте сделать операцию перемены пола и стал женщиной. Изменил свой пол и единственный внук Фолкнера. Внук – пивовар, мы с женой, пока находились в Шарлотсвиле, то и дело проходили мимо таинственно затененных окон принадлежавшего ему элитного бара.
«Вы же видите, книги всюду».
Мы видели, о чем говорит племянница – начинались книжные полки в доме Хемингуэя от порога, подымались на башню возле дома, возвращаясь в дом, стояли по всем стенам, не исключая туалета. Пользуясь туалетом, я брал книги с полки, специально, ради удобства, устроенной на уровне глаз сидящего человека. Одна была «История скачек». Открыл, точнее, книга как бы сама открылась, как открывались книги, которые хозяином дома были читаны. Фотография: жокей Дик Френсис весь в грязи после одного из падений на Ливерпульском стипльчезе, о которых, переломав четырнадцать костей, он мне говорил: «Это не так страшно, как думают».
Нам с Николюкиным предоставили возможность осмотреть личную библиотеку Хемингуэя. Книг у него набралось десять тысяч томов, осматривали мы два месяца. Саша, как вошел, взял с полки книгу, открыл и обнаружил неизвестное письмо. Это стало легендой, которую в музее посетителям рассказывают до сих пор, хотя в остальном сносок на нас не делают.
Из обширного книжного собрания в некоторых книгах страницы оказались неразрезанными. Хемингуэй, несомненно, читал эти книги в других изданиях. Роскошное, многотомное собрание сочинений Райдера Хаггарда стояло над письменным столом в кабинете, которым Хемингуэй не пользовался и собрание нетронутое – памятник прежним впечатлениям от чтения книг мастера рассказывать. Райдер Хаггард подсказал Хемингуэю строку, ставшую хрестоматийной под именем Хемингуэя: «Старику снились львы» (у Хаггарда это говорит о себе профессиональный охотник Алан Квотермейн). Фраза не плагиат, а просчет, оказавшийся большой удачей. Просчитался Хемингуэй, полагая, что читатели поймут намек: старик с молодости читал в его время популярные приключенческие книжки, но читавшие Хемингуэя тех же книжек уже не читали!
Прежде всего я искал книги русских – тех, о ком Хемингуэй вспоминал в «Празднике, который всегда с тобой». Нашел и Толстого, и Достоевского, и Чехова, никак не попадался мне Тургенев. В последний день осмотра, наконец, нашел. И где? В ящике комода, где обычно держат белье. Белья не было, были, как вещь первой необходимости, «Записки охотника». То самое издание, тот самый экземпляр, что описан Хемингуэем в мемуарной книге. Он взял «Записки охотника» в парижской лавке-библиотеке «Шекспир и компания», библиотечный штамп подтверждал, взял и не вернул, а на обороте стояла четкая подпись Эрнест Хемингуэй, он подписывал книги, им поистине усвоенные.
Едва взял я в руки эту небольшую, карманного формата книжку в кожаном переплете, она открылась сама собой на рассказе «Сельский врач» – о добром и дряблом человеке, каким был покончивший с собой отец Хемингуэя. Кроме рассказа «Доктор и его жена», Хемингуэй, подобно Чехову, семейной истории не использовал. Но Чехову источником служила целая среда, из которой он вышел. Хемингуэй оторвался от непосредственного окружения до такой степени, что приходилось слышать: «Хорошо писал, но писатель не американский – европейский». Не американский?! Надо бы выяснить, кто сегодня есть американец. Меня мои студенты называли «антиамериканцем», а я им отвечал, пользуясь известной из Пушкина формулой «Сам съешь!», то есть «Сами вы не…!» Студентов мне однажды все-таки удалось «разоблачить»: принёс в аудиторию магнитофон и поставил кассету с записями голосов Элиота, Фолкнера и Хемингуэя. Имен, естественно, не называл. Прослушав утрированный английский выговор Элиота, американца, принявшего британское подданство, студенты сказали, что «люди так не говорят». Фолкнера определили тут же: южанин, не доучившийся в колледже. Выслушав речь Хемингуэя, сказали нечто такое, что превзошло мои «разоблачительные» намерения: «Это – иностранец».!!!!!!!! Уж отвел я душу, отплатил за муки и унижения, что терпел.
Выговор американца из американцев, принятый за речь иностранца, – живая иллюстрация для книги «Разъединяющийся Штаты» Артура Шлезингера. Историк и бывший консультант Кеннеди выступал в Адельфи с публичной лекцией, и после лекции я попробовал с ним о «разъединении» поговорить. Шлезингер был любезен, однако от разговора уклонился, хотя в книге смело привел слова Теодора Рузвельта: «Конец этой стране придет тогда, когда вместо американец начнут говорить об ирландско-американцах, итало-американцах и т. п… Что ныне и происходит со всеми последствиями. У меня студентов итальянского происхождения в классах бывало большинство, и хороши были итальянцы, которые мне говорили, что не могут слушать итальянских теноров – слушают дедушки и бабушки. Они же, студенты, итало-американцы, приняли речь Хемингуэя за говор иностранца. И попробуй их пристыди! Пойдут к ректору жаловаться. И неспроста! В Риме мы с женой услышали такое, что сами себе поверили с трудом. Зашли в музыкальный магазин за пленками