хорошо подготовились ко встрече со мной: по крайней мере, у них было нечто такое, о чем я и не мог мечтать. Их «острова» пересекали все пространство вдоль и поперек – и по любой траектории. Для них просто не было ограничений: захотели – повернулись, резко рванули с места вверх или вниз, неважно, захотели – остановились. Они могли перемещаться как угодно! И было похоже на то, что их острова – и не острова вовсе, их искусственный розовый цвет только подтверждал мою догадку: они летали на настоящих ватрушках – только не сидели, а стояли в них, и управляли то ли ногами, то ли вообще силой мысли.

Становилось горячо – и это не фигура речи. Чем выше я забирался, тем сильнее ощущал жар. С меня тек пот, и я скинул рубаху, оставшись в легких штанах, обмотанный крепким поясом, что прижимал ко мне чехол с драгоценной лампой.

– Отомру, – решил я в тот момент, швыряя футболку на прорвавшийся из мрака сгусток, и крикнул во весь голос: – Отомру, но не отдам!

Вышло довольно тихо: бездна не слишком распространяла звук. Если погибнуть здесь, решил я, никто и не узнает, что ты был, что ты пытался донести лампу; погибнуть здесь – значит отмереть не только в тот момент, когда кто-то из них ударит тебя или сбросит в бездну. Это значит убить каждый миг своей прожитой жизни, стереть себя из памяти мира навеки – вот что значит проиграть, сдаться.

Чтобы попасть выше, я буду сражаться – я чувствовал эту готовность, хотя откуда ей взяться во мне? Но она была и с каждым прыжком на новый остров, с каждым движением охотников крепла. Что для меня была лампа? Почему я так стремился сберечь ее, донести – невзирая на сомнения, на то, что я просто о ней ничего не знал? Или, может, настоящая причина была не в лампе? А в чем? Оправдать себя? Действительно ли я верил, что миссия священна? И верил странному предмету у себя на поясе. Или просто хотел, чтобы все оказалось не зря – потому что вдруг все, что я делал до этого, было ошибкой?

Оправдать себя. Оправдать потерю Инкермана, Фе, и даже глупых Тори с Керчью, и свою собственную жизнь, и их самих. Оправдать все.

Конечно, я не думал, пока дрался. Мне не приходилось прежде драться в Севастополе. Но интуиция, природное чутье подсказывало, что нужно делать: как и куда бить, как уклоняться, как отступать и нападать на неприятеля. Пятерка окружила меня, но я не давал никому из них подойти – они то и дело падали вниз после моих ударов, но всегда на новый остров, а там и их универсальные ватрушки поспевали за хозяином, и тот снова спешил ко мне. Я крутился как мог, стараясь запутать их, и при этом не забывал, что бегу наверх, следил за лампой.

Они догоняли меня, и не раз – я делал подсечки, бил с ноги, подпрыгивая, по их лицам, ударял головой по носам, несколько раз и мне больно досталось. Был момент, когда я ошибся, повис, схватившись руками за движущийся остров. Но не успел попрощаться с жизнью – неудачливый охотник подлетел ко мне, и я, не дожидаясь, прыгнул на него вперед ногами и вышиб из ватрушки.

– Минус один! – весело крикнул я, глядя как тело несется вниз, и тут же ввязался в драку со следующим.

Этот рассказ, может, звучит и лихо. Но в моем сражении с охотниками не было красоты. Было сплошное пыхтение, кровь и сопли. Было вы-жи-ва-ни-е. Из последних сил: я или они. Только я ничего не выигрывал, победив их, – лишь получал возможность сохранить статус, оставить все как есть. Но даже за это стоило побороться. Сдавшись, я потерял бы все, что у меня было, – я потерял бы шанс.

Одна из розовых ватрушек, ставшая теперь моей, сильно помогла мне. Теперь я мог сосредоточиться на битве, лишь изредка уворачиваясь от огня. Кого-то из охотников сшибло сгустком, похоже, оторвав башку, и новое тело, раскинув конечности, камнем упало вниз, но ему повезло уже меньше, чем предыдущему: ударившись об остров, тело лопнуло, будто мешок, наполненный кровью. Я поспешил от этого места подальше и заметил, что еще один преследователь перехитрил сам себя, впилившись на полной скорости во внезапно выросший гриб.

Когда их осталось двое, мы поравнялись, и я впервые мог их рассмотреть. Лица были спрятаны за облегающими масками с прорезями для губ, глаз и носа. Охотники пыхтели – их тоже утомила эта битва. В тот момент я впервые услышал, как они говорят.

– Ты знаешь, где находишься? – В голосе звучали и угроза, и усталость, и даже сомнения. Нет уж, ребята, подумал я, мне казалось, вы гораздо крепче!

– Нахожусь в Башне, – твердо ответил я. – Я избранный и несу свою миссию, чтобы закончить ее, как того велит мой долг.

– Твой пафос здесь оценить некому, – бросил охотник. – Это сос.

– Сос? – раздраженно переспросил я.

– Да. Если полностью – сквозной опорный столб. Говорят, их несколько в Башне, но это для тебя не важно. Он пронзает Башню насквозь, от подножия до самой вершины. Если хочешь знать, она стоит на них – и нет надежнее клиньев, чем эти. Потому что они вбиты в самую Вечность! Тебе суждено остаться здесь, если…

Мне надоело это слушать и хотелось, чтоб скорее прекратился нестерпимый жар, плавящий мозги, а для этого необходимо было срочно выбираться. Я резко поднялся над ними, приведя ватрушку в действие движением ног, а затем развернулся и въехал ею прямо в голову одному из нападавших. Все случилось так стремительно, что даже я не смог понять, как это произошло. Они не успели опомниться – в первую очередь тот, чье обезглавленное тело я провожал теперь взглядом. Но нисколько не печалился о нем.

– Теперь будем говорить по делу? – спросил я.

Надо отдать должное, оставшийся охотник не испугался. В его голосе звучали те же нотки, мне не удалось ничего привнести в них своей скоростной атакой.

– …если ты отдашь нам лампу, – продолжил охотник, будто до сих пор не понимал, что от «них» остался лишь он один. – Но ты можешь поступить иначе. – Он продолжил, не дожидаясь ответа: – Выбрось лампу. Просто отпусти ее, и лампа полетит вниз, и все кончится. Ты проснешься.

Я слушал его вполуха и на протяжении всей речи думал лишь о том, как ему лучше зарядить, чтобы не пришлось долго возиться. В той битве удача была