Шрифт:
Закладка:
Молотов ушел в свой кабинет.
Тем временем Жукову в сталинскую приемную позвонил Ватутин, доложил, что немецкие войска перешли границу и наступают. Жуков и Тимошенко попросили Сталина разрешить отдать войскам приказ нанести контрудар.
— Подождем возвращения Молотова, — ответил Сталин.
Немецкие дипломаты заметили, что Вячеслав Михайлович очень устал. Шуленбург едва ли выглядел лучше. Помощник наркома иностранных дел Семен Павлович Козырев рассказывал потом, что у немецкого посла дрожали руки и губы. Он трагически переживал то, что ему предстояло объявить.
Шуленбург зачитал меморандум имперского министра Риббентропа, который заканчивался такими словами:
«Советское правительство нарушило договоры с Германией и намерено с тыла атаковать Германию в то время, как она борется за свое существование. Поэтому фюрер приказал германским вооруженным силам противостоять этой угрозе всеми имеющимися в их распоряжении средствами».
Молотов спросил:
— Что означает эта нота?
Шуленбург ответил:
— По моему мнению, это начало войны.
Риббентроп приказал послу «не вступать ни в какие обсуждения этого сообщения».
Вячеслав Михайлович был возмущен:
— Германия напала на страну, с которой подписала договор о дружбе. Такого в истории еще не было! Пребывание советских войск в пограничных районах обусловлено только летними маневрами. Если немецкое правительство было этим недовольно, достаточно было сообщить об этом советскому правительству, и были бы приняты соответствующие меры...
Молотов закончил свою речь словами:
— Мы этого не заслужили!
Он задал Шуленбургу риторический вопрос:
— Для чего Германия заключала пакт о ненападении, когда она так легко его порвала?
Шуленбург ответил, что ему нечего добавить к уже сказанному, и горько заключил:
— Я шесть лет добивался дружественных отношений между Советским Союзом и Германией, но судьбе противостоять невозможно.
Молотов и посол пожали друг другу руки и разошлись.
Граф Фридрих Вернер фон Шуленбург после возвращения из Москвы работал в министерстве иностранных дел. Но партийное руководство и спецслужбы относились к нему с недоверием.
Бригадефюрер СС Вальтер Хевель, постоянный представитель министерства иностранных дел при ставке фюрера, пренебрежительно говорил:
«Из примерно пятидесяти наших дипломатов только пять-шесть светлых голов, а остальные — это где-то уровень почтальона. Пример тому — наш посол в Москве фон Шуленбург и наш военный атташе там генерал Кёстринг, которые были введены в заблуждение русскими. Они так и не поняли, зачем те сосредоточивали свои войска на нашей восточной границе» (см. книгу Генри Пикера «Застольные разговоры Гитлера»).
Участники офицерского заговора против фюрера, попытавшиеся убить его 20 июля 1944 года, чтобы закончить войну, прочили Шуленбурга на один из важных постов в новом правительстве. Он, видимо, стал бы министром иностранных дел.
Поэтому после 20 июля гестапо его тоже арестовало. 10 ноября бывшего посла повесили во дворе берлинской тюрьмы Плетцензее. Его подругу Аллу фон Дуберг гестапо отправило в психиатрическую лечебницу. Там ее умертвили...
После встречи с германским послом Вячеслав Михайлович Молотов вернулся в кабинет Сталина. Вождь был уверен, что Шуленбург передаст Молотову список политических, экономических и территориальных требований Гитлера и можно будет как-то договориться.
Но Молотов вернулся со словами:
— Германское правительство объявило нам войну.
Сталин тяжело опустился на стул.
Жуков и Тимошенко попросили разрешить, наконец, войскам приступить к активным действиям и нанести удар по немецким войскам.
— Дайте директиву, — согласился Сталин. — Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.
«Трудно было понять Сталина, — писал Жуков. — Видимо, он еще надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом...»
Сталин не понимал, что Красная армия сможет перейти границу только через несколько лет. Да и Тимошенко с Жуковым еще пребывали в плену иллюзий и думали, что Красная армия легко отразит немецкий удар и перейдет в контрнаступление.
В начале восьмого утра Тимошенко, Маленков и Жуков подписали директиву № 2:
«22 июня 1941 г. в 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке.
Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.
В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз
ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в тех районах, где они нарушили советскую границу.
2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.
Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск.
Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100—150 километров.
Разбомбить Кёнигсберг и Мемель.
На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».
В войска директива № 2 попала через несколько часов. Но она, пожалуй, только внесла дополнительную сумятицу. Исполнить ее было невозможно.
Красная армия не могла не только уничтожить вторгшиеся на территорию страны части противника, но и остановить их. Советская авиация фактически перестала существовать, теперь немцы столь же методично жгли советские танки и артиллерию, бомбили склады боеприпасов и штабы.
Кто же командует войсками?
22 июня был подписан указ о мобилизации. Прибалтийский, Западный и Киевский округа были преобразованы в Северо-Западный, Западный и Юго-Западный фронты.
Сталин велел немедленно отправить маршалов Шапошникова и Кулика на Западный фронт, Жукова — на Юго-Западный фронт, чтобы помочь генерал-полковнику Кирпоносу.
— Наши командующие фронтами, — сказал Сталин, — не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями и, видимо, несколько растерялись.
Георгий Константинович изумился неожиданному приказу — начальник Генштаба должен быть на месте. Спросил у Сталина:
— А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?
— Не теряйте времени, — услышал он от Сталина. — Мы тут как-нибудь обойдемся. Оставьте за себя Ватутина.
Генерал-лейтенант Ватутин занимал теперь пост первого заместителя начальника Генштаба, но в этой должности он тоже был новичком. Сталин все еще мыслил категориями Гражданской войны, когда командиру важнее всего было находиться на поле боя и своими глазами видеть, что происходит.
Жуков вылетел в Киев, оттуда на машине добрался до штаба Кирпоноса в Тернополе. Тем самым начальник Генерального штаба был выключен из процесса принятия решений. А в системе управления царил хаос.
«Штабы фронтов и командующие, — вспоминал Жуков, — не могли получить от штабов армий и
