Необычность «Книги…» связана с тем, что Вулф – католик, причем практикующий: он ходит в церковь, исповедуется и подходит к причастию. «Книга Нового Солнца», как писатель не раз подчеркивал, содержит «импликации его веры».

Джин Вулф написал сочинение в жанре, который настолько вышел из моды, что я опасаюсь, не отпугнет ли читателя его название: аллегорический христианский роман[9]. На случай, если я прав в своих опасениях (меня бы отпугнуло!), сразу уточню: речь идет не о той аллегории, которую отвергал Толкин и практиковал К. С. Льюис. Во всей «Книге…» есть лишь два эпизода, которые имеют смысл только в прямом соотнесении с Библией (превращение воды в вино и встреча Севериана с Тифоном). На остальных сотнях страниц Вулф делает примерно то же, что, ровно тремя веками раньше, Джон Баньян в «Пути Паломника»: рассказывает историю о странствии души.

Когда Вулфа спрашивали: «А Севериан – это Христос?», он терпеливо отвечал: «Не Христос, а христианин», то есть тот, кто пытается уподобиться Христу. На уровне фабулы «Книга Нового Солнца» предстает набором разрозненных сцен, многие из которых никуда не ведут. Одни существа, встреченные Северианом, не только не появятся больше, но даже и не будут упомянуты; другие же неожиданно возникнут через том-другой. Причина проста: не столь важно, как тот или иной эпизод продвигает сюжет; важно, что происходит с Северианом, что готовит его к той роли, которую он принимает в финале.

Поэтому главный вопрос «Книги Нового Солнца» – вовсе не «Кто сестра Севериана?»[10] и т. п., а «Действительно ли за всеми событиями стоит воля Предвечного?» Для Вулфа ответ, несомненно, «да». А для читателя?

В том и заключается своеобразие романа: это постмодернистский христианский текст, где и герой, и читатель должны совершить «прыжок веры», потому что любое утверждение, любой вывод могут быть поставлены под сомнение.

«Вседержитель от нас бесконечно далек, – сказал ангел, – и, таким образом, бесконечно далек от меня, пусть даже я парю куда выше, чем ты. О его воле мне, как и всем остальным, остается только догадываться».

Поэтому вполне возможно, так сказать, атеистическое прочтение дилогии, представленное в книге Питера Райта «Наблюдая за Дедалом»: все, что происходит с Северианом, – лишь манипуляции нескольких групп инопланетян, которые действуют в своих интересах и о воле Вседержителя (если Он существует) не имеют представления. Вулф – католик и именно поэтому изобразил не мессию, а одураченного псевдомессию, то есть, собственно говоря, антихриста.

Логично? Да. Обессмысливает книгу? Как мне кажется – полностью.

В романах не раз возникает образ Севериана и других героев как актеров чужой пьесы, марионеток, которыми управляет незримая длань. На фабульном уровне – длань инопланетная, безусловно. Но, как сказано у Пелевина, «вся фишка в том, что сознание Будды все равно находится в руках Аллаха», или, применительно к данному случаю, фишка в том, что путь Севериана – палача, прелюбодея, убийцы – есть путь христианина, в любом случае направляемый Предвечным. Кто приходил к блудницам и мытарям? Вот именно[11].

В эссе «Гелиоскоп» Вулф напоминает: единственный предмет, о котором мы точно знаем, что его сделал Христос, – это бич. Так как же тогда, спросили писателя однажды, как же понимать название первого тома? «Тень палача»: Севериан, подмастерье гильдии палачей, – лишь тень Вышнего Пыточника? Нет, ответил Вулф, палач стоит перед осужденным, закрывая от него солнце – то есть Бога, – и превращается в сатанинскую фигуру.

Между тем одни критики (Дэвид Уингроув) восприняли «Тень палача» как типично фэнтезийное название, остались довольны и прочитали роман соответственно, другие (Джон Клют) восприняли название так же и остались недовольны, потому что прочитали роман не как героическое фэнтези – и справедливо. Сам Вулф, к слову, определяет жанр «Книги…» как «научное фэнтези» – «научно-фантастическую историю, рассказанную с точки зрения фэнтези, с его привкусом».

Итак, палач – «сатанинская фигура». Но в финале «Цитадели Автарха» взгляды Севериана чрезвычайно близки к мировоззрению Вулфа, как утверждал сам писатель. (Впрочем, он и о герое «Покоя» говорил: «У нас похожие души». Значит, и эту тьму он в себе нашел.)

Смысл романа (один из его смыслов) – в движении между двумя точками: от палача, затеняющего солнце, к палачу, его приносящему. Потому-то и финал, возмутивший Дэвида Хартвелла, именно таков.

Повторю то, что говорил в самом начале: перед вами книга типа «сделай сам». Постмодернистский метанарратив о сомнительности любого нарратива, христианская притча, история лжемессии, нестандартное героическое фэнтези об умирающей Зимле… Всё вместе?

«Дорога сия – нелегка», – предупреждает Севериан.