Она откусила от своего сэндвича. Запила его глотком минералки. На платформе мальчики все еще играли в "догонялки", но уже меньше подбрасывая книгу и уворачиваясь от попыток толстяка схватить ее. Возможно, они берегли переплет. Но сомнительно. Для толстяка все было по-прежнему безнадежно.

Латиноамериканские любовники, держась за руки, неспешно спускаясь по второй лестнице.

Она завидовала им. В ее собственной жизни мужчин не было и уже давно не было. Только Гордон — который, очевидно, считал, что у него есть все шансы стать ее любовником. По крайней мере, с вечера понедельника. Ей было интересно, как, черт возьми, он пришел к этой идее? Разве она давала повод.

Она пересчитывала деньги в кассе сразу после закрытия, потому что Гордон почему-то ненавидел это делать, хотя это был его магазин, и он укладывал цветы в холодильник на ночь, как вдруг она почувствовала его руку в своих волосах, нежно двигающуюся вперед-назад вдоль ее головы. Она рассмеялась и сказала: Что ты делаешь, Гордон? Я собьюсь.

Но он не остановился. Он никогда раньше даже не прикасался к ней. А теперь словно сорвался с цепи! Он сделал один шаг к ней, затем два, и когда он прижался к ее заднице, и она почувствовала, насколько он тверд, она бросила деньги обратно в кассовый ящик, повернулась, положила руку ему на грудь и толкнула его. Он едва не отлетел прямо в холодильник. Она подхватила свою сумочку и выскочила за дверь.

За три дня между ними не было ничего, кроме молчания, если только речь не была абсолютно необходима, и она задавалась вопросом, как долго это может продолжаться. Конечно, ей нужна была работа. В Нью-Йорке в эти дни безработица росла с катастрофической быстротой. Поскольку оба ее родителя уехали, она с трудом обеспечивала свою младшую сестру на третий год обучения в колледже. Ей нужны были деньги. Но то, что он сделал, было простым домогательством. Она знала, что если он еще раз попытается что-то сделать, ей придется уволиться. Она считала его другом. Как же можно так ошибаться в людях.

И она размышляла об этом, когда увидела, как книга пролетела над платформой и стала падать по лестнице, а потом мальчик, тот самый толстый мальчик, беззвучно размахивая руками, кувырком полетел вниз за ней, и она услышала, как его вытянутая рука щелкнула, как пистолетный выстрел, а потом крик, который позже она смогла описать только как громкое хныканье, и не осознавала, что уронила сэндвич и стояла замерев, а тот другой звук, который он издал внизу, как удар топора по стволу дерева, когда его затылок треснулся о чистый, белый выступ бордюра.

Рядом оказался кто-то. Это был молодой испаноязычный мужчина, который сначала сделал искусственное дыхание мальчику, пока его возлюбленная смотрела на это, а затем, несколько мгновений спустя, его сменила бригада скорой помощи. Собралась толпа, среди них трое мальчиков, которые в шоке смотрели на происходящее, и все они в той или иной степени плакали. Они не толкали его, это был несчастный случай, он просто потерял равновесие и упал когда в очередной раз пытался перехватить свою книгу — две пожилые чернокожие женщины видели все это с верхней площадки второй лестницы.

— Господи, совсем ребенок, — услышала она позади себя слова мужчины, а затем женский голос, почти шепот: — Какой ужас.

Ее допрашивали двое полицейских и еще несколько человек, сидевших у фонтана, которые видели примерно то же, что и она. К тому времени, когда они закончили, скорая помощь уже давно уехала. Восемнадцать ступенек — долгий путь для падения с такого крутого склона, и мальчик был мертв практически сразу, как только упал на бордюр.

Она глянула на его книгу. Это был роман Стивена Кинга — "Сердца в Атлантиде".

Позади нее воды фонтана Вифезды беспрестанно стекали в прозрачный, чистый бассейн. Ее все еще трясло. Она подняла упавший сэндвич, белый бумажный пакет и бутылку с водой, бросила их в урну и пошла обратно тем же путем, каким пришла. Хрупкость человеческой жизни и неправильность решений встали в новом свете.

Кто-то убрал желтую розу с мозаики Imagine.

Желтая роза означала радость, дружбу и разлуку.

Она не могла поверить в это. Все произошло так быстро. Роза исчезла.

Она открыла дверь в цветочный магазин, и Гордон бросил на нее суровый взгляд из-за стойки. Она очень опаздывала с обеда. Она не собиралась объяснять ему причину. Он начал что-то говорить, но она подняла руку и жестом остановила его.

Она сказала только одно:

— Я ухожу.

Перевод: Константин Хотимченко

Сеть

(в соавторстве с П. Д. Кейсеком)

Jack Ketchum, "The Net", 2006

06.05.2003, 23:22

Эндрю,

Поверить не могу, что из всех женщин в чате ты выбрал МЕНЯ!

06.05.2003, 23:31

Кассандра,

Ты шутишь? Мне многие нравились — Мугу, Чертовка. Но некоторые… хоспаде… когда уже Майя перестанет так задаваться? Или Овуляшка, если на то пошло. И скажи на милость, когда у Бабочки вырастет мозг?

Но, думаю, вполне очевидно, что мне хочется писать только тебе. Ты умная, смешная и, судя по тому, как ты на днях писала о детях, я знаю, что ты еще и заботливая. У тебя дети, кстати, есть? Эти чаты вообще странная штука. Можно неделями общаться с человеком и не знать его толком. Как бы то ни было, я рад, что ты приняла мое приглашение. С нетерпением жду ответа.

Всего наилучшего,

Эндрю

07.05.2003 22:01

Эндрю,

Нет, своих детей у меня нет… но хотелось бы. Когда-нибудь. Сейчас приходится довольствоваться тем, что я могу баловать племянников. Они совсем малыши, всего два и четыре, но я считаю, если не родной тете их баловать, то кому тогда?

И ты прав… иногда можно хоть месяцами переписываться и даже не представлять, кто это… или что это. И, забавно, но я чувствую, будто знаю о тебе больше, чем о некоторых людях, с кем я знакома много лет. Например, помнишь, вы с Человеком-тигром «сцепились» на тему опытов над животными и как он взбесился, когда ты сказал, что животные имеют такое же право жить без страха и боли, как и люди… и он послал тебя на три буквы. Ты тоже мог его послать,