одного корпуса. Составляя свое Положение, он считал, что «отряд» в 12–16 батальонов и 6 батарей, набранных «с бору по сосенке», может дать эквивалент дивизии – и этого рода софизмы привели к известным печальным результатам. В частности, к корпусам, созданным – вернее, воссозданным – перед самой войной, не успели еще привыкнуть.

Бессмертная русская пехота вновь показала себя той, какой ее выковали два века славы. «Боевые артели» волынцев и минцев на систовских кручах, орловцы и брянцы в Орлином Гнезде, Железные стрелки на утесах Шипки, горсть владимирцев на плевненских редутах, гвардия, по грудь в воде переходящая Марицу в ледоход, и те безвестные шипкинские часовые, последним разводящим которых был Святой Георгий, – все это сыновья севастопольских «благодетелей», внуки бородинских гренадер, правнуки измаильских «чудо-богатырей».

Ходячее мнение о том, что в эту войну «нашей пехоте удавалась лишь оборона», а в наступлении она «терпела неудачу», совершенно не выдерживает никакой критики. В Третью Плевну скобелевскому отряду – полкам 2–16-й дивизий и стрелкам 3-й бригады – удалось то, что не удалось хваленой прусской гвардии при Сен-Прива. А именно – взятие сильной позиции, несмотря на убийственный огонь. Плевненские редуты находились в наших руках целые сутки, тогда как при Сен-Прива три бригады прусской гвардии беспомощно залегли перед позицией 94-го французского полка, выбитого лишь обходным движением Саксонского корпуса. Шейново, Аладжа, Деве-Бойну – типичные наступательные операции, не говоря уже о блестяще проведенном ночном приступе Карса – первоклассной крепости. Но самой блистательной, самой грандиозной из наступательных операций явился, конечно, беспримерный штурм Балкан – подвиг, бывший не по плечу ни одной армии в мире, за исключением той, что вели за собой Гурко, Радецкий и Скобелев!

Из общего количества 260 эскадронов и сотен конницы стратегическую роль суждено было сыграть лишь 14. Но рейд их на Адрианополь поставил Турцию на колена. Никогда еще за всю новую историю на долю конной части не выпадало столь решительного жребия, что достался московским драгунам, петербургским уланам, донцам 1-го полка и их лихому начальнику генералу Струкову.

Главная масса нашей конницы всю войну действовала бесцветно, в чем виной исключительно рутинерство старших начальников (достаточно вспомнить Крылова под Плевной). С разведывательной службой она не справилась – по переходе Дуная армия двигалась в потемках, несмотря на наличие при ней 150 эскадронов. «Глаза» не видели, «уши» не слышали. Но всякий раз, когда во главе этих эскадронов и сотен становились достойные их командиры, слава венчала их штандарты. Бегли-Ахмет и Аравартан общеизвестны, но не менее достойно славы дело при Караджаларе, где храбрый Греков повторил Картальское дело Баура после Кагула, захватив всю артиллерию армии Сулеймана. Налет же лейб-драгунского эскадрона капитана Бураго на Филиппополь явился исключительным по силе подтверждением того, что «смелость города берет».

Артиллерия оказалась на своей всегдашней высоте. В начале войны образована корпусная артиллерия: артиллерийские бригады оставлены в составе 4 батарей, а по 2 батареи от каждой переданы корпусному начальнику артиллерии. При корпусе образовалась, таким образом, как бы артиллерийская бригада в четыре батареи (поровну батарейных и легких). Тактическое ее применение со стороны войсковых начальников часто было посредственно (вроде пятидневной бессмысленной долбежки плевненских укреплений 4-фунтовыми батареями). И так же отлично зарекомендовали себя инженерные войска – зимницкие понтонеры, саперы балканских перевалов.

Остается упомянуть про довольствие армии. Милютин передал его еврейскому товариществу «Коган, Грегор, Горвиц и К». Обворованные войска терпели недостаток во всем – «товарищество» загребало золотые горы. Контракт с этим «товариществом» являет собой верх легкомыслия – в частности, 3-й параграф лишь чудом не имел роковых последствий. Согласно этому параграфу Главная Квартира обязана была сообщать агентам «товарищества» за неделю вперед местонахождение воинских частей и соединений на театре войны и все их маршруты.

«Святая святых» военной тайны выносилась на улицу, доверялась сотням посторонних частных лиц, в большинстве «факторов» Западного края, знавших за неделю то, о чем старшие начальники армии обычно ставились в известность за день или за два. К чести всех этих сотен агентов, почти поголовно евреев, предателей среди них не нашлось. Но это исключительно счастливая случайность.

* * *

Русское полководчество шесть месяцев – плачевное, седьмой – блистательно. С июня по конец ноября армия вверена слабому и неумелому руководству Главной Квартиры. Нарезанные ею «отряды» двигаются наудачу, ощупью, без связи друг с другом и всюду натыкаются на превосходные силы. Тогда пробуют действовать «по Мольтке», воспроизвести Гравелот под Плевной. Это не удается, и каждая неудача сопровождается приступом малодушия: после Второй Плевны – челобитная румынам, после Третьей – предложение отступить за Дунай. Воля Государя спасает положение. Однако Плевна парализует всю армию – и Главная Квартира целиком подчиняется воле Османа-паши.

Но тут в первый ряд выдвигаются три вождя: Гурко, Радецкий, Скобелев. Все трое – люди железной воли. Каждый, однако, по-своему: Гурко – могуч и решителен; Радецкий – спокоен и непреклонен; Скобелев – блестящий, «сверкающий». В свои энергичные руки принимают они ведение войны, сообщают ему свой неизгладимый отпечаток. И последний, седьмой, месяц дает нам переход Балкан, Шейново, Филиппополь и сокрушение двух турецких армий. Русское военное искусство пробуждается. Грозно и прекрасно оно в этом своем пробуждении!

На первое место следует поставить Гурко. Это – победитель войны 1877–1878 годов, победитель Балкан, вдохнувший свою несокрушимую энергию как в войска, так и в Главную Квартиру. Скобелев еще не успел вполне сформироваться как полководец (Шейново – Рымник, Прагой будет Геок-Тепе). Но он уже стал Белым Генералом, героем легенд – при одном его виде гремит «ура»! Радецкий уступает им в полководческом отношении – он не столь «монументален», как Гурко, не столь «картинен», как Скобелев. Но он из того же гранита – этот на вид скромный, бесстрастный – и бесстрашный – военачальник, шесть месяцев простоявший бессменным часовым на славнейшем и ответственнейшем посту всей войны. Федор Федорович Радецкий еще с кадетской скамьи отличался исключительным прямодушием. Скромностью и застенчивостью он напоминает Нахимова. Когда после Шейнова великий князь Николай Николаевич вручил ему свою Георгиевскую звезду, Радецкий в замешательстве сунул ее в карман.

На Балканах война тянется до конца января, на Кавказе с турками покончено уже в октябре. Это – разница между двумя братьями-главнокомандующими. В лице великого князя фельдцейхмейстера Кавказская армия имела авторитетного и волевого полководца, сумевшего объединить действия различных «отрядов», направить их к определенной цели – сокрушению неприятельской армии. Старшие начальники Кавказской армии в эту войну – ниже посредственного. Лорис-Меликов слаб и нерешителен, Гейман храбр, но бездарен. Счастливое исключение представляет лишь Радецкий Закавказья – Тергукасов.

Всего в военных действиях