Мне подумалось: если бы Стивен не выронил ружье, он не был бы так напуган. Вместе с ружьем он утратил мужество. Вся его сила, вся уверенность исчезли, растворились, а с ними растворилась и сама его личность — это было особенно унизительно. Человек, цеплявшийся за голую скалу, превратился в безвольную куклу. И тут я увидела пастуха — он стоял и смотрел на нас сверху.

— Сюда, скорее, — негромко окликнула я его, — на помощь!

Пастух исчез. Сверху, едва не задев Стивена, сорвался еще один камень. Я видела, как костяшки его пальцев побелели от напряжения. Меня охватила мгновенная паника: что если камень сорвался не случайно? Вдруг пастух сознательно бросил Стивена на произвол судьбы? Слабый шорох у меня за спиной показал, что я напрасно в нем усомнилась. Он спустился ко мне и встал рядом.

Я отползла от края, дав ему подобраться поближе. Он не смотрел на меня — только на Стивена. Он скинул свой бурнус, и я успела мельком заметить плотно сбитое, гибкое тело и гриву черных волос. Он ловко соскочил на карниз к Стивену, прижал его к себе, словно ребенка, и разом вскинул на спину, как куль с мукой. Я зажала ладонью рот, чтобы не вскрикнуть: сейчас он сбросит мужа в пропасть! У меня подкосились ноги, но не успела я опомниться, как пастух оказался возле меня на тропе — и Стивен тоже. Он сидел, вобрав голову в плечи и обхватив лицо руками, и раскачивался из стороны в сторону. Пастух, уже в бурнусе, стоял поодаль, не глядя на нас.

Меня тихонько стошнило в ямку, которую я наспех проделала в снегу. Потом я с облегчением прикрыла глаза и стала ждать. Прошла, по-моему, целая вечность, прежде чем Стивен поднялся на ноги. Я открыла глаза. Его лицо успело приобрести обычный оттенок.

— Теперь ты понимаешь? — спросил Стивен.

— Что понимаю? — еле слышно отозвалась я.

— Почему я гоняюсь за сернами.

Он стоял передо мной, странно беззащитный без своего ружья, и хотя бледность с его щек сошла, он стал как будто меньше ростом. На одном ботинке у него развязался шнурок. Я все смотрела на этот шнурок, лишь бы не глядеть ему в лицо.

— Страх высоты? — догадалась я. — И давно это у тебя?

— Сколько себя помню. Всю жизнь стараюсь его преодолеть. Охота на серн — идеальный способ: серны забираются на головокружительную высоту. Каждый новый трофей — это выстрел в мой страх. — Рассеянно, словно мысли его были далеко, он показал рукой вниз. — Я уронил ружье. Засек мерзавца, выстрелил, но он не бросился прочь, а свистнул, и у меня все поплыло перед глазами. Классический синдром акрофобии.

Я все еще не оправилась от шока, но с усилием выпрямилась и взяла его за руку.

— Пойдем отсюда, — сказала я. — Мне нужно выпить. Слава богу, у нас есть бренди, целых две фляжки.

Понемногу к нему возвращалась уверенность, однако он позволил вести его, как ребенка. Обратно мы дошли довольно быстро. У дверей несли караул собаки, пастух собирал хворост для костра. Нас он словно не заметил, собаки тоже. Мы вошли в дом и выпили по хорошему глотку бренди. Потом закурили и какое-то время сидели молча, глядя, как пастух носит к порогу хворост и шишки.

— Ты никому не скажешь? — внезапно спросил Стивен.

Резкий тон заставил меня вздрогнуть; я поняла, что внутренне он все еще напряжен.

— Про что? Про твой страх?

— Да. Я не жалею, что ты узнала, рано или поздно это все равно бы вышло наружу. А наш пастух… Он явно не из болтливых. Но я не хочу, чтобы знал кто-то еще.

— Разумеется, я никому не скажу, — поспешила я успокоить мужа и стала разжигать примус. Чтобы окончательно прийти в норму, нам обоим первым делом нужно было съесть что-нибудь горячее.

Консервированные бобы никогда еще не казались мне такими вкусными. А стакан местной рецины после бренди из фляжки помог унять расходившиеся нервы. Короткий день быстро клонился к закату. Едва мы успели перекусить и надеть на себя теплые свитера, как температура резко упала, небо потемнело и солнце скрылось. У порога горел костер, в воздухе плясали языки пламени.

— Завтра пойду искать ружье, — объявил Стивен.

Его лицо выражало спокойную решимость: это был прежний, хорошо знакомый мне Стивен.

— Пустое дело, — сказала я, — ружье могло провалиться куда угодно.

— Я запомнил место, — сердито возразил он. — Рядом с грудой валунов, там еще карликовые сосны. Я отметил на карте.

Мне было непонятно, как он сумеет спуститься по скалам в ущелье, учитывая страхи, о которых я теперь знала.

— Туда можно попасть кружным путем, — добавил он, словно прочитав мои мысли. — По моим прикидкам, это несложно.

Я бросила недокуренную сигарету в костер. Мне что-то не курилось.

— Ну ладно, найдешь свое ружье, — сказала я, — а дальше что?

— Сделаю последнюю попытку достать мерзавца, — ответил он.

Его фанатизм не остыл, а разгорелся с новой силой. Он смотрел мимо меня, в темноту. Я обернулась и увидела пастуха, его спасителя: он подошел подбросить хвороста в костер.

— Калинихта[74], — сказал Стивен.

Пастух чуть помедлил, потом слегка поклонился нам обоим по очереди и тоже сказал:

— Калинихта.

В темноте его голос звучал глухо, будто он, как сам пастух в свой бурнус, был во что-то плотно закутан. Капюшон он откинул назад дальше обычного, приоткрыв резкий абрис лица; кожа в отблесках костра казалась красноватой, немигающие глаза светились, как горящие угли.

Он удалился, оставив нас вдвоем. Тепло от костра не слишком помогало, морозный воздух вскоре загнал нас в дом. Мы забрались в спальные мешки, зажгли свечи и немного почитали — мы всегда брали с собой книжки. Потом Стивен уснул, я задула свечи и последовала его примеру, чувствуя себя совершенно выпотрошенной. Мне приснился странный и страшный сон. Пастух сбросил свой бурнус и нес на руках не Стивена, а меня. Я касалась ладонями его густых волос. Они топорщились на голове, как жесткий черный гребень.

Я проснулась, словно от толчка, зажгла свечу и долго приходила в себя. Стивен мирно похрапывал. Я открыла дверь и увидела, что костер погас; даже угли прогорели дотла. В небе висела половинка луны. Ни собак, ни коз, ни пастуха поблизости не было. А на фоне ночного неба, над расщепленной сосной, четко проступал силуэт самца серны: загнутые рога, голова, поднятая кверху, к луне; казалось, он к чему-то прислушивается. Ниже, на склоне, паслись самки с годовалыми козлятами — тихие, робкие, грациозные.