Шрифт:
Закладка:
— У вас можно курить?
— Да, — подвинув к посетителю пепельницу, изрёк Залевский.
Банкир достал пачку дорогих сигарок и, чиркнув спичкой, с наслаждением выпустил дым.
— Я должен быть уверен, что всё, сказанное мной, останется в тайне, — сказал он.
— Мы сохраняем тайну следствия.
— Кто это “мы”?
— Я, судебный следователь и суд.
— А Фиалковский?
— Начальник полиции имеет право ознакомиться с материалами дознания любого дела.
— А в суде могут зачитать мои показания?
— Безусловно.
— Получается, что ваша так называемая тайна следствия, вовсе и не тайна, если она о ней будет знать весь город. Суд ведь у нас гласный. Каждый может купить билетик.
— Таково российское законодательство… Но, если угодно, мы поступим иначе. Вы честно ответите на мои вопросы, а в протокол мы запишем лишь то, что вас устроит.
— Пожалуй, это выход… Да, на самом деле, я врачевался у Целипоткина. У меня стала ослабевать мужская сила. Доктор давал мне разные снадобья и я, принимая их, рассказывал ему как проходили мои встречи с дамами. Оскар Самуилович настаивал на том, чтобы я менял партнёрш. Исходя из этого, он рассчитывал дозы лекарств. Действительно, я начал посещать его в апреле. Надеюсь, это останется между нами?
— Я лишь укажу, что вы лечились у доктора три месяца. А само заболевание упоминать не буду.
— Очень любезно с вашей стороны.
— Вы испытывали к Целипоткину неприязненные отношения?
— Ну что вы! Как можно?
— Возможно, вы слышали от врача, что ему кто-то угрожает, или он боится кого-то. Было такое?
— Подобное мне неизвестно.
— Вы состояли с Целипоткиным в финансовых отношениях? Может быть, одалживали ему какую-то сумму?
— Нет, на заработки Оскар Самуилович не сетовал.
— Пожалуй, на этом всё. Прочтите протокол. Если всё вас устраивает, подпишите.
Водрузив на нос пенсне, Терещенко пробежал глазами текст, кивнул и чиркнул пером. Залевский тоже поставил подпись. Распрощавшись, он проводил свидетеля к выходу.
III
Приказчик салона «Парижская мода» Масальский — сорокапятилетний мещанин в клетчатых светлых брюках, таком же пиджаке, синей жилетке и белой сатиновой сорочке — казалось, сошёл с картинки модного журнала. Он носил канотье и ходил с тростью, брил подбородок, фиксатуарил усы-растопырки и имел роскошные чёрные бакенбарды почти такой длинны, как у поэта Александра Пушкина на известной картине Кипренского.
— Прошу, — пригласил свидетеля Залевский и указал на ещё тёплый стул.
— Чем обязан? — усаживаясь, осведомился Масальский.
— Как вы знаете, в городе совершено убийство врача Целипоткина. Согласно журналу пациентов, вы многократно его посещали. В связи с чем?
— К лекарю ходят не от хорошей жизни. Вот и мне пришлось… Я что, обязан назвать своё заболевание?
— Да.
— Одна вдовушка заразила меня гонореей. Но, сами понимаете, я не хотел бы, чтобы это стало достоянием гласности.
— Кроме протокола ваши показания больше никуда не попадут. Что вы можете сказать о докторе?
— Жаден был Оскар Самуилович до денег, как собака до мяса. Цены высокие заламывал. Оно и понятно. Супруга его транжирка, привыкла к роскошной жизни; часто в наш магазин захаживала. Мы сами извозчика нанимали, чтобы доставить ей на дом покупки.
— Враги у доктора были?
— Почём мне знать? Он никогда не говорил мне об этом.
— Что ещё можете сказать о Целипоткине?
— Ничего, — покачав головой, ответил Масальский. — Я не был с ним дружен.
— Понятно. На этом допрос окончен. Подпишите протокол дознания и можете быть свободны.
Поставив подпись, свидетель исчез за дверью, плотно её затворив.
IV
Появление актрисы Завадской было замечено не только полицмейстером, бросившимся ей навстречу, но и всем штатом полицейского управления. Статная красивая дама, облачённая в длинное платье с турнюром и широкую шляпку, плыла, как бригантина в полный штиль.
— Какими судьбами, Сусанна Юрьевна? — застёгивая ворот мундира, осведомился Фиалковский.
— Городовой принёс повестку на дом. Меня в тюрьму не посадят?
— Как можно такую красоту за решёткой прятать? — разведя руки, изрёк полицмейстер. — У вас повестка на руках?
— Да, — расстёгивая сумочку, вымолвила оперная певица. — Вот.
— Позволите взглянуть?.. Ага. Это Залевский вас вызвал. У него прямо аншлаг. Свидетели один за другим. Я провожу вас.
— Вы очень любезны, Антон Антонович!
— Находится рядом с таким прелестным созданием, как вы — большое удовольствие, дорогая Сусанна Юрьевна.
— Вы мне льстите.
— Ничуть. А вот и камера Залевского. — Он открыл дверь и проговорил: — Владимир Алексеевич, встречайте гостью. Я сегодня выполняю роль дежурного по управлению… Не буду мешать. Работайте.
— Прошу вас. Садитесь.
— Нельзя ли открыть окно посильнее. У вас очень душно.
— Сию минуту. Может, хотите воды?
Певица посмотрела на давно не мытый графин и, покачав головой, ответила:
— Нет, благодарю. Надеюсь, я тут ненадолго?
— Всего несколько вопросов.
— Извольте.
— Согласно журналу пациентов покойного доктора Целипоткина, вы были его пациенткой. В связи с чем вы его посещали?
— Это уж слишком, господин полицейский. Я не собираюсь раскрывать вам подробности своих заболеваний. Вам знакомы такие понятия, как врачебная тайна, или тайна исповеди?
Приторный запах дорогих духов вскружил коллежскому асессору голову, и он опять почувствовал боль в затылке. Актриса не сводила с него своих больших глаз с ресницами-крыльями. Она была настолько очаровательна, что Залевский заробел. Его супруга, подарившая ему дочь, казалась базарной простушкой по сравнению с Завадской. Наконец, он сказал:
— Мне достаточно вашего заверения, что вы посещали доктора в целях излечения недуга.
— А разве бывают другие цели, когда наведываются к врачу?
Полицейский не ответил. Помолчав, он осведомился:
— Связывали ли вас с доктором Целипоткиным другие отношения?
— Что вы имеете в виду? Интим? Дружбу?
— Да.
— Вопрос бестактный. Но я на него отвечу: я не находилась с доктором Целипоткиным ни в интимной связи, ни в дружеских отношениях.
— А как же огромные букеты на представлениях, которые он вам дарил? Я и сам видел, будучи в театре.
— У меня десятки поклонников, подносящих мне не только цветы, но и дорогие подарки. Но это не значит, что я с ними сплю. Или вы считаете всех актрис уличными девками, а актёров пьяницами?
— Ни в коей мере, — уперев глаза в строчки протокола, выдавил из себя помощник полицмейстера. — Допрос считаю законченным. Прошу оставить внизу ваш автограф… Благодарю. Вы свободны. Позвольте проводить вас?
— Не стоит. Я найду дорогу, господин сыщик.
— Честь имею, мадам.
— Прощайте.
Из коридора доносился удаляющийся стук каблуков. Залевский прошёл в канцелярию. Там работа кипела. Пахло жжённым сургучом, клеем и кампешевыми чернилами. Неожиданно потемнело в глазах, и вернулась головная боль. Казалось, внутри растёт кактус, ранящий плоть острыми шипами. Полицейский вернулся в комнату, расстегнул ворот и, закрыв глаза, рухнул на стул.
А за окном
