С психа сдергиваю с ноги пушистый розовый тапок с меховым помпоном на носу и швыряю его в стену. Тапочек легкий, но по закону подлости попадаю прямехонько в фоторамку, которая, качнувшись то в одну, то в другую сторону, с грохотом падает вниз. Осколки по всему полу.

Закатываю глаза и галопом мчусь в ванную.

После такого денька мне непременно нужна ванна с пенкой.

И вино. Вино, да.

* * *

Когда уже за полночь мой бестолковый братец возвращается домой, «толковая» я сижу за барной стойкой и, обнимая бутылку, на дне которой еще плещутся остатки белого вина, одной рукой, пытаюсь справиться с оберткой конфеты — второй и зубами.

— Ого!

Шон растерянно замирает в дверях и медленно опускает гитару на пол. Я хорошая сестра, я промолчу, что он притащил черт-те где побывший чехол в мою кухню. Место. Где. Едят!

— Я сейчас выброшу твою гитару в мусоросбор…ик!

Или не промолчу…

Глаза брата ползут на лоб и теряются где-то в волосах, а я отмахиваюсь и отворачиваюсь. Черт с ним. Сегодня я жалею себя и не желаю отвлекаться на других.

«Ты эгоистка, Кайя! — кричал мне отец в один из последних наших полноценных разговоров, когда я зашла домой забрать что-то из оставшихся там вещей. — Ты махровая эгоистка!»

Да, я такая. Снова икаю и делаю большой глоток из почти опустевшей бутылки. Питье всегда помогает при икоте, так еще бабушка учила.

Шон, от греха подальше таки убравший свою гитару с моих глаз, проходит в кухню и останавливается с противоположной от меня стороны барной стойки. Руки в задних карманах джинсов, челка на глазах, покачивается с пятки на носок, чего-то ждет.

Хмыкаю и забрасываю в рот очередную конфету. За последний час я мастерски научилась ловить их губами в полете.

— Сестренка, да ты в дрова, — комментирует братец.

Проверил бы он такое количество почты, какое сегодня пришлось перелопатить мне, напился бы еще и не так. Надеюсь, предательница Линда икает не меньше моего.

— Отстань. Я расслабляюсь, — шикаю на этого доброхота и снова прикладываюсь к горлышку.

На самом деле, бутылка всего третья, а вино не слишком-то и крепкое, но на голодный желудок сработало что надо. Да и не напивалась я пару лет как минимум — подрастеряла весь свой студенческий стаж, так сказать. Нужно наверстывать.

— Мужика тебе надо, — поразмыслив некоторое время, глубокомысленно выдает Шон.

Я едва не падаю со стула от такой наглости. И даже чуть-чуть трезвею.

— Совсем… — Собираюсь рявкнуть: «Совсем оборзел?!» Но внезапно передумываю. — А ты не знаешь случайно кого-то подходящего? — спрашиваю на полном серьезе. Да, знакомые брата, скорее всего, тоже музыканты и младше меня, но мне же не для «долго и счастливо». — Кого-нибудь спортивного, смуглого и с отличной задницей? — озвучиваю полноценный запрос.

— Чернокожего в смысле? — уточняет Шон. И по его лицу видно: он до сих пор не может понять, шучу я или нет. Не шучу.

На мгновение задумываюсь над вопросом. Можно и черного, конечно. Но с классной задницей непременно… Однако образ одного наглого камикадзе упорно не желает выходить у меня из головы.

— Не-е-ет, — все же отказываюсь от чернокожего знакомого. — Хочу просто смуглого. Что-то вроде латиноса.

На лице Шона откровенное недоумение.

— Забудь, — отмахиваюсь и принимаюсь копаться в горе пустых фантиков, надеясь, что среди них затесалась целая конфета.

Шон со вздохом отодвигает стул и тоже садится. Опирается руками на стойку. На нем футболка с короткими рукавами, а жилистые предплечья, покрытые цветными татуировками, странно поблескивают. Подаюсь вперед и прищуриваюсь, всматриваясь. Ну точно — вон отпечаток губ.

— Мне опять папа звонил…

— Тебе что, поклонницы руки целовали?!

Произносим одновременно, пялимся друг на друга пару мгновений и начинаем ржать. Ну, я начинаю. Потому что я пьяная. А Шон — потому что я ржу. Подхватывает. Он так всегда делает, с самого детства.

— Помочь, может, чем? — вдруг неожиданно серьезно спрашивает брат. Будто это он старший — ну надо же.

Качаю головой и собираю растекшуюся себя по столешнице. Все-таки три бутылки вина мало даже для моего роста — слишком быстро трезвею.

Чем мне поможет Шон? Написать про музыкальные группы? Я же уже хотела писать о юном даровании, поющем про мосты и обломы, но он оказался смертником…

Уже тянусь к бутылке, которую, собственно, осталось разве что потрясти над языком, чтобы добыть последние капли, как замираю. Смотрю на брата в упор. Он изгибает светлую бровь, и она теряется под неряшливой челкой.

А почему, спрашивается, я так зациклилась на племяннике альфакритского президента? Да, он несовершеннолетний и жить ему осталось всего ничего. Но он же не единственный наркоман во Вселенной. А «синий туман» — воистину золотая жила. Когда Лондор (кстати, во главе с родным дядюшкой того самого Александра Тайлера) в свое время накрыл целую наркокорпорацию по производству «синего тумана» и добыче синерила, из которого тот делают, весь мир, как на волнах, качало несколько лет. Так что, если и я накопаю что-то по-настоящему стоящее… Бинго!

Следящий за выражением моего лица брат на всякий случай отклоняется от стола, будто всерьез испугался, что меня разорвет от вдохновения и забрызгает его уродскую майку.

И он прав, черт возьми — у меня почти катарсис!

— У вас кто-нибудь употребляет? — Мгновенно подбираюсь на своем стуле, как пантера перед прыжком.

— Алкоголь?

— Конфеты, блин. Наркотики, конечно же!

Шон жмется, не хочет сдавать своих.

— Ну-у…

Ясно. Есть такие. Творческая среда — кто бы сомневался?

— Героин, кокаин, фристил, — перечисляет нехотя. — Травка…

Отмахиваюсь. У меня у самой пакет «травки» в ванной. Валяется там уже третий год — кому она вообще нужна?

— «Синий туман»? — спрашиваю в лоб.

Теперь брат отшатывается от меня, как от чумной.

— Спятила?!

Корчу ему гримасу. Можно подумать, никто и нигде, ну-ну. Все такие ответственные и правильные.

Изображая обиду, спрыгиваю со стула и, подхватив пустую бутылку, плетусь к мусоросборнику в углу. Жаль, что тапочек у меня всего один — второй после броска лень было искать за диваном.

Ничего не говорю, выкидываю стеклотару, собираю мятые обертки из-под конфет, протираю салфеткой столешницу. На брата демонстративно не смотрю.

— Ладно, — ожидаемо сдается. И тон такой, будто его пытали и до сих пор держат нож у горла. — Я поспрашиваю.