— Кажется невозможным, пока ты не попробуешь. Раз за разом преодолевая себя, мы совершенствуемся всё больше и больше. Разочаровавшийся в жизни не увидит результата, подумает, что мы отчаянно бьёмся об бетонную стену, пытаясь её сломать. Стремящийся к истине увидит результат в момент действия, и для него по мере движения вверх эта преграда будет смягчаться и смягчаться.

— Это правда, что эта стена бетонная. Бессмысленно биться об неё, если ты не видишь перед собой результата. К сожалению, этот мир слишком жесток, чтобы в полуживом состоянии, наконец сломав эту стену, увидеть перед собой точно такую же. Может быть, нам не стоит жить? Может быть, умерев, мы найдём спасение?

— Умерев, ты не лишишься страданий. Жизнь будет учить тебя всегда, и какое бы бесчисленное количество раз ты ни пытался сбежать — она будет возвращать тебя назад, в то же страдание, через которое ты не смог пройти, до тех пор, пока ты не пересилишь себя и не сможешь. Когда же сломаешь первую стену без привязанности к результату, остальные окажутся более хрупкими, но важно снова не утонуть в желаниях и пороках — от них твои силы лишь слабеют.

— Я не раз задумывался о том великом, о котором вы говорите. Всё сказанное и написанное слишком странно и абсурдно, и я не могу до конца поверить, что отказ от каких-либо привычных действий может привести нас к счастью — это всё настолько тяжело, сложно, психически больно, что хочется просто уйти от всех философских идей и продолжить жить так же, как жил до этого, ведь все эти идеи бессмысленны и доставляют лишь одни страдания. Лучше уж остаться здесь, в настоящем мире, стремиться к счастью материальными путями. Пока мы отвлечены куда-то наверх, в сторону от реальности, мы никогда не станем теми, кем хотим.

— Ты стал?

— Нет…

— Не критикуй поверхность тропы, по которой не двигался — смотри дальше самого себя. А если я и отвлечён куда-то наверх, объясни мне, почему я нахожу себя счастливым в этом центре? С чего ты взял, что материальный мир чужд мне? Я отлично его понимаю только благодаря тому, что анализировал его как кто-то, кто не погряз в нём. Пока наш взгляд направлен только на материю, включающую в себя страсти, глупые желания, грехи и бессмысленные стремления к получению якобы прекрасного и бесконечного удовольствия, пока отвергаем мы вселенную как что-то большее, чем набор кварков и фотонов, пока отделяем мы самого себя от неё — мы никогда не добьёмся истинного счастья.

Зал замолчал. Они оба молчали на протяжении минуты — Зал смотрел на ржавые корпуса, Плизен — на небо.

— Объясни мне, Плизен, зачем ты живёшь в этом центре?

— Потому что это действительно хорошее место. Я люблю эти стены. Я слышал, что Ениса, Нол и Равлай рассказали тебе свою историю и рассказали, что жизни в этом месте они добивались тяжёлыми испытаниями.

— Но что же означает этот овраг? Это же машины, которые покинули этот мир по своей воле! И наверняка они сделали это именно из-за этой полосы препятствий, которую их заставили проходить…

— Да, ты абсолютно прав, Зал, это машины, которые не смогли отвести взгляд от призмы, искажающей всё в тёмную сторону. Она встроена во всех нас, и наша задача — искоренить её.

— Тебя так сложно понять… Ну ладно, прощай, Плизен, я уезжаю…

— Я повторюсь — чего ты ищешь? Понимаешь, что пытаешься сбежать, укрыться, пытаешься самостоятельно залезть на вершину горы в полном мраке во время дождя, предварительно не зная, будет ли там эта самая вершина? Ты уверен, что действительно знаешь, что именно там тебя ждут? Вдруг там, куда ты так стараешься убежать, нет ничего, кроме голой пустыни и абсолютного чувства безысходности? Тогда все твои надежды мигом разрушатся. В погоне за своими неискренними желаниями ничего, кроме бед, не жди. Жизнь любого из нас — это наше личное испытание, где печаль — это путь боящегося, который не может победить себя, слепая простодушная радость — путь беззаботного, который думает, что он будет прощён Господом, и лишь знание, действие, вера и честность составляют путь счастливого, который по-настоящему любит этот мир.

— В каком-то смысле ты, может, и прав, — ответил ему Зал. — Но я пытаюсь найти себя, реализовать себя самостоятельно, и никто не должен мешать мне в этом деле. Я стремлюсь к свободе, я хочу, чтобы меня больше не терзали нападения этого мира… Я хочу уйти от всех этих ужасов. Я просто хочу… свободу.

— Но что есть свобода?

— Свобода? Это то чувство, когда ты понимаешь, что тебе не о чем беспокоиться, то чувство, когда можно расслабиться и просто наслаждаться жизнью под ярким и тёплым солнцем… Ты никому ничего не должен и ни от кого не зависишь. Это — свобода.

— То есть лень и нежелание быть больше простого себя, что мы называем свободой. Настоящая, священная свобода — это независимость от своих собственных пороков, и только она может сделать мир.

Многие думают, что мы найдём свободу тогда, когда получим все необходимые удобства. В раю не обретёт счастье тот, кто желания с привязанностями имеет. Посмотри на тех, кто, запершись у себя дома, плачет и жалуется на то, что ему нужна свобода — у них в дальнем углу комнаты даже не наведён порядок. Посмотри на тех, кто добровольно пошёл сражаться за свою родину в тяжёлые времена. Они видят в своей жизни смысл и не боятся того пути, на который их занесла судьба — они свободны. Свобода не есть получение всего необходимого в любой момент — это способность в любой момент в нём не нуждаться.

Зал замолчал. Он посмотрел на старый корпус от автомобиля, который был перекошен каким-то снарядом.

— В этой войне машины сражались против друг друга, и это было абсолютно бесполезно, — сказал он, продолжая глядеть на ржавую машину. — Мне жалко тех, кто был на другой стороне, ведь они, наверное, были правы, а мы их всех поубивали. Значит, мы и есть злодеи, и нам нести на себе эту ношу до скончания веков… А они правы. Они лишь хотели оставить мир в гармонии.

— А что же насчёт нас? Разве наши машины не хотели революции? Разве она не помогла развиться лучше нашим технологиям, благодаря которым позже было спасено больше жизней,