и боярам, молили о мире и прощении, носили подарки. Те обещали заступиться за них. К вечеру отправились послы обратно к себе в Новгород, думу горькую думать, советоваться. Целую неделю не могли новгородцы принять окончательного решения, отказаться от своего символа свободы, вечевого колокола, расстаться с немалой древней своей собственностью, с землями своими. А голод и болезни все поджимали, подтачивали народ, зажимая его в угол. Уже вымирали новгородцы целыми семьями, уже не было сил хоронить каждого в отдельной могиле, закапывали покойников десятками всех вместе, без гробов и почестей, отпевая всех сразу. А иных и хоронить было некому: когда вымирала целая семья вместе с прислугой, здоровые ещё соседи боялись подойти к опустевшему дому...

Жалко было своего веча и земель, но смягчало их души то, что обещал государь не держать зла на них, не выселять из своего города, не отнимать земли боярские, не судить новгородцев в Москве и не брать их туда на службу. Хотели теперь несчастные лишь одного: чтобы государь им крест целовал, что не обманет их. С тем и поехали через неделю вновь на переговоры.

Но Иоанн ответил через бояр, что хватит с них и его слова. И клятву дать отказался. Даже опасной грамоты не подписал. Вернувшись в город, архиепископ вновь собрал совет в детинце, на своём владычном дворе.

— Так он обмануть нас хочет! — вскричали бояре, более других виноватые в вольнодумстве и опасающиеся за себя, за свои земли. — Лучше уж погибнуть, чем остаться нищими или быть угнанными в чужие края! Будем обороняться!

Вновь начались в городе споры и брожения. На этот раз с ответом тормозили наиболее обеспеченные и сытые — бояре, посадники, купцы, имевшие земли, деньги и запасы продуктов. Зараза обходила пока богатые дома, благодаря мерам предосторожности и хорошему питанию.

Вопрос решился неожиданно. 18 декабря на малом вече избранный воеводой Василий Шуйский-Гребёнка, бывший до сих пор верным сторонником и защитником новгородской свободы, торжественно, при народе, сложил с себя крестное целование, отказался от чина воеводы и заявил о переходе на предложенную ему службу к великому князю Иоанну Васильевичу. Это был удар в под дых. Это значило, что теперь нет никакой надежды отстоять город, защитить свободу. Никто и не попытался упрекнуть или наказать Шуйского. Народ уже чувствовал, что пришло время каждому спасаться своими силами, и не стал осуждать воеводу, который пытался сделать это.

И тогда осаждённые решились просить государя о последней милости. Если уж Иоанн не хочет целовать им крест, что не обманет, пусть хоть сам лично скажет послам, что не будет преследовать врагов, не станет выселять и отнимать их имущество, что оставит суд по старине.

Иоанн, видя упорство осаждённых и желая скорее завершить дело, согласился на эту, в общем-то, небольшую уступку. Он сам вышел к новгородцам в парадном царском одеянии в приёмную игуменских покоев Троицкого монастыря и сам лично торжественно пообещал:

— Били вы мне челом, чтобы я пожаловал вас, гнев свой отложил, и выводы из новгородских земель не учинял, и в имения ваши не вступался, суд оставил по старине и на службу в Москву и низовские земли людей ваших не брал, — я вам всё это обещаю.

Государь удалился, а послы начали переговоры с великокняжескими боярами о землях, которые новгородцы должны были передать в собственность Иоанну. Переговоры шли долго и трудно и лишь к Крещению, к 7 января, благополучно завершились. Великий князь получил в собственное владение десять волостей владыки, половину волостей и земель у шести крупнейших монастырей — Юрьева, Благовещения, Аркажьего, Антонова, у Никольского с Неревского конца, у Михайловского, что на Сковородке, а также все земли Новоторжские, Двинскую область, Заволочье...

Как только подписали списки о передаче земель в собственность государя, начал молить владыка Феофил о снятии блокады, ибо народ начал умирать не только от болезней, но и от голода, городу срочно нужны были продукты, хлеб. Но Иоанн не спешил выполнить эту просьбу, желая сначала заключить договор о дани, ибо боялся, что после снятия блокады новгородцы станут строптивее. Он потребовал по семь денег с каждого землевладельца, но в конце концов согласился уменьшить эту сумму втрое. Согласился также на просьбу покорённых не посылать к ним своих даньщиков, которые, по их словам, обычно теснят и обманывают народ, а доверить совести самих новгородцев, которые сами исчислят людей и дань без обману. Если же таковой обнаружится, будут казнить лжецов без милости.

10 января подьячий государя Одинец привёз на двор владыки приказ очистить Ярославов двор, а также образец присяжной грамоты, на которой новгородцы должны были поклясться в верности государям и великим князьям Московским и всея Руси. В той клятве оговорены были условия, что не будут мстить они своим соседям псковичам, выступившим на стороне Иоанна, не будут мстить никакой хитростью и своим землякам, его сторонникам.

Два дня во всех концах города читали ту грамоту, собирали подписи под ней, ставили печати. Архиепископ Феофил — свою, посадники — свои, старосты улиц со всех пяти концов — тоже. Многие при этом обливались слезами, считая, что теряют самое дорогое в жизни, душу свою, волю. Плакали, но ставили подписи, ибо голод и болезни довели город до последней крайности. И даже те, кто не жалел себя и готов был умереть за свою свободу, болел душой за детей, за стариков, за жён своих, которые страдали больше всех и умирали первыми. Так что подписывались под той кабалой все без исключения.

Шли последние дни, даже часы новгородской вольности, которою жертвовали они, лишь заглянув в страшные глаза смерти.

Глава III

ПРОЩАНИЕ СО СВОБОДОЙ

Новгород собирал подписи под крестоцеловальной грамотой, но блокада продолжалась, войска оставались стоять на прежнем месте, не пропуская в город и мухи без разрешения Иоанна. Правда, грабежи, разбои и убийства мирных хлебопашцев по его приказу прекратились. В город даже были поставлены несколько подвод с хлебом, за который простые изголодавшиеся люди бесхитростно благодарили своего новоиспечённого государя. Все ждали последнего, решающего события, которое должно было поставить точку на всей предыдущей вольной жизни: всеобщей присяги на верность великому князю Московскому и всея Руси. О ней говорили, шептались, её ждали и боялись.

13 января 1478 года большая новгородская делегация во главе с Феофилом повезла грамоту с собранными подписями и печатями в стан Иоанна — Троицкий монастырь в Паозерье. Это были не только бояре и посадники, тысяцкие, но и многие уважаемые